|
Кафедра этнологии, антропологии, археологии и музеологии | Этнография Западной Сибири | Библиотека сайта | Контакты Этноархеологические исследования | Полевой архив | Этнографические заметки | Этнографическая экспозиция МАЭ ОмГУ | ЭтноФото | Этнография Омского Прииртышья Русская страница | Белорусская страница | Кумандинская страница | Генеалогическая страница | Этнография без этнографа Русские в Омском Прииртышье | Народная медицина русских Омского Прииртышья (конец XIX–XX вв.) Введение | Очерк 1 | Очерк 2 | Очерк 3 | Очерк 4 | Очерк 5 | Заключение | Приложение 1 § 4. МЕСТО ОБЫЧНОГО ПРАВА В СФЕРЕ ВЫЯВЛЕНИЯ И
Сфера правонарушений - сфера, в которую можно включить все ситуации с нарушением норм не только обычного, но и государственного права. Другими словами, эти нарушения входят в сферу действия уголовного права, а потому в их отношении законодательство было однозначным. Эти дела изымались из ведения сельских обществ. В первой главе при описании полномочий старосты было сказано, что он мог проводить лишь первичное дознание и розыск по горячим следам, а суд и наказание должны были вершить официальные власти. Однако вопрос можно поставить и так: молчало ли обычное право в условиях обнаружения преступления или не оставалось безучастным? К данной сфере можно отнести обширный круг дел: убийства, кражи, разбой, порча государственной собственности, махинации и тому подобное. "Крестьяне Ошихины поехали продавать хлеб на станцию Макушино из деревни Волчьей Курганского уезда. Заночевали у знакомых. А те утром их убили. Трупы были найдены. Сельский староста пошел к знакомым и уличил их. Дело было передано в суд" [49 ]. В этом примере можно увидеть, что староста действовал в рамках закона. Применение норм обычного права места не имело. В следующем сюжете действия старосты также не носили противоправного характера: "Леса давали по 6 штук строевого для отопления 25 штук жердей. Этого было мало, и поэтому ездили на казенные участки. Староста узнал про это, взял понятых и пошел с обыском. Один из крестьян лес не отдал. Началась драка, где досталось всем, включая старосту. На другой день староста написал протокол о произошедшем, и теперь все решиться в зале суда" [50 ]. "В ночь с 25 на 26 ноября в селе Покровское Юдинской волости Каинского уезда была совершена кража у бывшей солдатки Кобзарь, имеющей семеро детей. Воры забрались в сени, забрали сундук с пожитками и, утащив его в соседнюю хату, там сломали замок и все содержимое вытащили. Краденое спрятали в пустом колодце. Наутро кража была обнаружена. По оставшимся на снегу свежим следам воры были найдены и оказались местными крестьянами. В краже, как выяснилось, участвовало 5 человек. Возмущенные этой кражей, местные крестьяне в то же утро вызвали воров на земскую, увешали их там покрадеными вещами: полотенцами, платками, скатертями и т.п. и в этом пестром наряде водили по всему селу в сопровождении старосты, десятских и толпы любопытных. Вечером воры были отправлены в Юдинское волостное правление" [51 ]. Данный случай интересен тем, что воры понесли наказание и по обычному праву, и по номам права официального. Ритуал навешивания краденых вещей и вождения их по селу - ритуал обычного права. После этого, как правило, воров могли избить или присудить штраф. Но в данном случае дело передали в волостное правление, то есть в общем все прошло в рамках закона. "1 декабря пьянствовал зажиточный крестьянин из села Киймы Атбасарского уезда со своим работником. Он приехал в поселок Актюба с возом с кожами, которые были куплены у киргизов. Под вечер 1 декабря приехали киргизы и заявили сельскому старосте, что покупатель кож надавал им фальшивых бумажек на 40 с лишним рублей (5 по 5 рублей и 12 по 3 рубля). Постановили: "Нехай себе, что за дело до нас, что ходят по миру фальшивые кредитки". Один мужик воспротивился и решил товар отобрать и раздать киргизам, а фальшивые кредитки арестовать, и покупателя тоже. Пока кредитки запечатали в пакет, покупатель скрылся на лошади, но арестовали его сивую кобылу и с кредитками отправили в волостное правление" [52 ]. Этот сюжет интересен тем, что в нем зафиксирована попытка схода оставить все, как было, и не вмешиваться. Возможно, что такой порыв был продиктован тем, что ни махинатор, ни обманутые киргизы не были жителями данного поселка, а потому вся ситуация ничем не грозила сельскому обществу. Поскольку в результате дело было передано в волостное правление, то и решено оно было в рамках закона. Еще один пример свидетельствует о передаче дел об убийствах под юрисдикцию суда: "15 августа староста села Андриановское Степановской волости Омского уезда производил дознание по обвинению крестьянской девицы в том, что она живым зарыла в огороде незаконнорожденного своего младенца. Девушка в преступлении созналась. Дело было передано в волостной суд" [53 ]. Приведенные примеры демонстрируют действия сельской администрации в рамках закона. Можно было бы предположить, что столь единодушное законопослушание, которое проявляют участники этих дел, исходило из того, что приведенные сюжеты были взяты из периодической печати, где другие варианты разрешения правонарушений не могли быть напечатаны. Однако следующие примеры, также взятые из газет, демонстрируют нам другие варианты осуждения противоправных действий. "У крестьянина Кудрявцева в деревне Харино Кулачинской волости Тюкалинского уезда была украдена пшеница. Крестьяне с сельским старостой пошли с обыском и обнаружили мешки с пшеницей у крестьянина Герасимова на гумне в мякине. Герасимов после этих улик сознался в краже. В обществе это наделало много шума, поэтому сельский староста решил собрать сход. На нем судили-рядили, что делать с обвиняемым: подать ли в суд или примириться по-своему. Решили остановиться на последнем. Пшеницу вернули и выпили с Герасимова пол ведра водки. Через неделю на другом сходе харинцы решили, что мало взяли с Герасимова, и стали требовать еще пол ведра водки. Герасимов исполнил требование. Об этом узнала полиция и привлекла к ответу старосту за скрытие кражи" [54 ]. В данном случае решили дело по-своему, но этим были нарушены нормы государственного права, за что был наказан сам староста. Однако это был не единичный случай самостоятельного решения старостой какого-либо дела: "Крестьянский начальник в интересах самих же крестьян запретил вырубать лес, пущенный в рост. Но многие крестьяне совсем не обратили внимания на это запрещение и без всякого расчета рубили заповедный лес. Сельский староста, собравши понятых, объехал с ними с целью выяснения размеров хищения "колки", на которые распространялось запрещение. Оказалось, что масса лучшего леса погублено на дрова и сложено там же. Староста собрал сход, на котором одни настаивали вывезти и разделить дрова, другие - продать и деньги разделить между собою. Тогда староста решил вопрос по-своему, коротко. Распорядившись вывезти эти дрова, он роздал их женам призванных" [55 ]. Необходимо заметить, что дела, касающиеся вырубки и дележа леса, довольно часто становились поводом для разбирательства на сходе. Но решение могло быть и не таким, как в вышеприведенном случае. "Делили лес. Многие нарубили лишнего и свезли домой. Сельский староста собрал понятых и пошел по дворам с обыском. Излишки изъяли. Администрация вместе с понятыми пропила эти излишки. Одному из "преступников" предлагали поставить бутылку водки, и тогда лес остался бы у него" [56 ]. Или другой случай, когда также делили по душам лес. "Многие нарубили и увезли домой больше. Об этом донесли сельскому старосте. Он взял понятых и пошел с обыском. Лишний лес отобрали, отвезли в сельское правление. Там же собрались на сходку, чтобы решить, что с ним делать. После недолгих пересудов было решено этот лес пропить" [57 ]. Оба эти случая имели место на территории Тюкалинского уезда, причем в первом сюжете можно говорить о злоупотреблении старостой своими обязанностями, так как лес был пропит сельской администрацией, и на это решение никак не повлияли ни нормы обычного права, ни, тем более, государственного. В отношении второго случая такого сказать нельзя. В данном случае дело решалось без применения норм законодательства, но на сходе. Пересуды были недолгими, а, следовательно, решение было общим, то есть фактически исход дела был решен на основании обычного права. Зачастую сельский староста превышал свои полномочия, но в некоторых случаях мог выступать даже как "вожак пьяной ватаги": "Федор Попов открыл бакалейную лавку в поселке Георгиевском Романовской волости Каинского уезда. Через некоторое время администрация закрыла ее. На днях пришли к нему люди и просили открыть им лавку. Хозяин не пустил их. Тогда сельский староста приказал "лавочку брать приступом". Начался "арест" товаров. Взяли пряники, селедку, красное вино и курить. Затем отправились в "укромный" уголок, где все было съедено и выпито. Вся ватага была пьяная" [58 ]. Иногда на сходе и даже при его помощи совершались различные махинации: "Начали делить землю на отруба в селе Куликово Тюкалинского уезда. Богатые крестьяне Волошин и Рожко решили скупать землю по дешевке, зная, что цена вырастет. Решали дела с помощью схода, который разрешал передать надел с прирезкой к их наделу. Такие сделки изрядно поливались водкой. Спились до того, что передали надел отсутствующего Шувалова. Тот пришел и стал требовать объяснений. Сказали, что это махинации Рожко и Волошина с участием сельского писаря, который был сходом удален с должности" [59 ]. Махинаторы, очевидно, наказаны не были. Не смотря на то, что все решения проходили с решения схода, пострадавшим оказался только писарь. Скорее всего, в решении схода проявляется действие обычного права, так как Волошин и Рожко особо не скрывали своего желания и щедро расплачивались за это водкой. Сход же был обманут писарем, который, как должностное лицо, обязан был знать: кто не присутствует на сходе, тот не может дать согласие на продажу своего надела. Потому увольнением писаря была восстановлена справедливость. Для вышеописанных случаев не характерно все же такое понятие, как "самосуд". Под данным термином подразумевается наказание за уголовное преступление без какого-либо участия органов государственной власти и без использования норм действующего законодательства. Так, например, могло закончиться дело о конокрадстве. "Пастухи поймали киргизов, так как нашли в лесу недалеко от выгона мешок с седлами и отмычками для замков. Если бы дело не получило огласку, к киргизам, вероятно, применили бы самосуд" [60 ]. Проявление самосуда отыскать в периодической печати довольно трудно, но в материалах этнографических экспедициях такие сведения встречаются. Это связано, видимо, с тем, что эпизоды самосуда хорошо отпечатываются в народной памяти. "Раньше порядок был - не чета этому. А о воровстве и говорить нечего. Это нормой раньше не было. Может, потому что все свои были. Потому, кто воровал, нелюдем считался, и наказывали его соответственно. Конокрада могли водить по деревне с хомутом на шее, да и побить могли как следует. Таких не жалели - иногда они даже умирали от побоев" [61]. Похожим образом наказывали конокрадов и в с. Низовое Муромцевского района Омской области: "Если кто лошадь украл, то надевали на него лошадиную шкуру, водили по деревне и били" [62 ]. Там же рассказали о случае, когда одного татарина уличили в воровстве. Несколько парней из деревенских вывели его за деревню и убили. Данное деяние расценивали как вполне нормальное, так как "эти парни были хорошие и стояли за свое" [63]. По мнению крестьян, это был самосуд, а не убийство, потому что вор был уличен в преступлении, и общество решило его наказать за это. Вспоминая об одной из семей, житель села Низового рассказал, что в этой семье "два сына были хорошие, а третий сын и отец - воры, а потому и сгинули где-то" [64 ]. Опять же речь шла о том, что они где-то погибли, поплатившись за свое ремесло. Возможным наказанием за воровство могло быть изгнание из села. Житель с. Могильно-Посельское Большереченского района Омской области рассказал о том, что воровать у односельчан было нехорошо и опасно, так как все на виду были и легко было найти преступника. За такой проступок могли не только отругать или побить, но также выгнать, причем на сборы давали 24 часа. Часто человек не уходил, а слезно просил прощения, и сход мог простить его [65 ]. Таким образом, можно говорить о том, что сфера правонарушений подвергалась действию и государственного, и обычного права. Зачастую вмешательство государственных органов в расследование преступления и наказания виновных начиналось только тогда, когда дело получало огласку. Наказание же преступников по нормам обычного права грозило обычно уголовным преследованием самим участникам самосуда, почему проходило это в тайне от большей части общества. Итак, рассмотренные выше материалы показывают, что в рамках традиционной культуры русских были разработаны нормы обычного права, регулирующие взаимоотношения людей во всех сферах жизни. Тем не менее государство признавало и учитывало далеко не все обычно-правовые нормы. Наибольшее распространение и признание имели нормы, регулирующие семейные отношения и заключение браков. При регулировании хозяйственных вопросов обычное право в основном использовалось при решении таких вопросов, которые были не особенно тщательно разработаны в государственном законодательстве. Все преступления подлежали государственной юрисдикции, но, как мы видим, часто попадали под суд обществ по законам обычного права. Исходя из проанализированных материалов, следует признать, что обычное право использовалось часто не только при покровительстве государства, но и вопреки государственному законодательству, что свидетельствует о большом авторитете обычного права в глазах сибирского крестьянства и доверии к нему сибирского общества. Работа опубликована в: Русские в Омском Прииртышье (XVIII - XX века): Историко-этнографические очерки / Отв. ред. М.Л. Бережнова. - Омск: ООО "Издатель-Полиграфист", 2002. - С. 128-134. © И.С. Бреус, 2002 г. |