3.2. Интегрированные хозяйственно-культурные типы и этнокультурный облик населения

Проведенный анализ хозяйственных систем ряда тюркских групп показывает, что в условиях степной и южной части лесостепной зоны в XVI–XVII вв. получил развитие ХКТ кочевых и полукочевых скотоводов. Это относится к южным чатам и телеутам, южным барабинцам, южным группам тарских, тюменских и отчасти тобольских татар. В то же время у части тобольских, тюменских, тарских и курдакско-саргатских татар существовал и ХКТ оседлых плужных земледельцев-скотоводов.

В лесной и лесостепной зонах на уровне завершения разложения родоплеменных отношений и начальной стадии формирования классовых отношений наблюдалась такая хозяйственная ситуация, при которой отрасли присваивающего и производящего хозяйств находились как бы в равных по своему значению отношениях либо первые отрасли даже превалировали. Другими словами, в хозяйстве населения данного региона, знакомого со скотоводством и частично с мотыжным или пахотным земледелием ранней стадии, большую роль играли охота и рыболовство, а нередко они являлись основными отраслями. Это мы видели на примерах барабинских татар, а также эуштинцев, северных чатов и чулымских тюрков.

Такое комплексное направление хозяйственной деятельности характерно было в дореволюционное время для ясколбинских (заболотных) татар, а также для части тех сибирских татар (тобольских, тюменских, тарских, курдакско-саргатских), у которых в целом преобладало скотоводство в соединении с плужным земледелием. В отдельных районах их расселения охота и рыболовство играли порой большую роль в хозяйстве, а земледелие имело характер нерегулярного занятия либо даже отсутствовало. О тюменских, туринских татарах XVII в. преувеличенно писалось, что они занимались исключительно охотой и рыболовством и не знали хлеба [135] . Даже в XIX – начале XX вв. охота и рыболовство сохраняли большое значение в жизни некоторых групп тобольских татар, живущих по берегам озер тюменских татар, у населяющих иртышский бассейн курдакско-саргатских и тарских татар [136]. Тарские татары, например, в глазах рыбопромышленников считались опытными рыболовами. А у многих ясколбинских татар охота и рыболовство и в наши дни не утратили своей актуальности [137] .

При занятиях охотничьим промыслом сибирские татары и чулымцы строили избушки, использовали собак, разнообразные орудия охоты. Ясколбинские татары выращивали на мясо медвежат. У барабинцев, тарских и курдакско-саргатских татар известны были и артельные способы охоты. В рыболовстве коллективные приемы лова (неводами, в котцах у копанцев) имели место у барабинских, тобольских и тюменских татар. Нередко летом все население юрт (или аулов) переселялось на рыболовные угодья, где строили временные летние жилища [138]. Артельный опыт рыболовства был известен и во времена Кучума [139]. А.Н. Кононов отмечал в целом большую роль охоты у тюркских и монгольских народов, ее первостепенное военно-хозяйственное значение, в том числе как одного из основных источников продовольствия [140] . В нашем регионе такое большое значение имело и рыболовство.

Сочетание охоты, рыболовства, скотоводства и земледелия до революции наблюдалось у шорцев и северных алтайцев, а также некоторых групп хакасов в Восточной Сибири. Подобного рода картина была характерна, видимо, в прошлом для южных групп манси и хантов.

Вариации в сочетании всех этих видов занятий могли быть разными. В одних районах на первое место выдвигалась охота, в других – рыболовство, в третьих – скотоводство полуоседлого или полукочевого типа. Для хозяйства коренного населения почти всех названных районов было характерно следующее: 1) комплексность ряда видов занятий; 2) небольшое превалирование какой-либо хозяйственной отрасли либо относительное равенство занятий, иначе говоря, слабая хозяйственная специализация; 3) значительная роль охоты и рыболовства; 4) невысокий уровень развития отдельных отраслей, главным образом земледелия: нерегулярность занятия им или даже отсутствие его. Такой характер имело земледелие у алтайцев [141] . Среди, казалось бы, наиболее земледельческих в Сибири татар даже в XIX в. им не занимались почти совсем отдельные небольшие северные группы тобольских, курдакско-саргатских, барабинских татар, ясколбинские татары. Сибирские татары часто оставались без хлеба, не имели запасов семян, не могли проводить большие мелиоративные работы в условиях заболоченности и озерной замкнутости грив, работы по выкорчевке леса в тайге, имели довольно примитивные орудия труда. Высевали они больше ячменя, овса, ржи, меньше пшеницы. Фактическое количество обрабатываемой пахотной земли в хозяйствах было небольшим, урожайность также была низкой.

На стадии завершения разложения родоплеменных отношений, существования территориальных общин и начальной стадии складывания классовых отношений у тюркских групп Западно-Сибирской равнины, а также у южных угорских групп наблюдалось сочетание разных ХКТ – пеших охотников и рыболовов (в пережиточном состоянии лишь в отдельных местах), оседлых рыболовов бассейнов крупных рек и озер, полуоседлых или полукочевых скотоводов лесостепей и степей. Такой синтез ХКТ северных охотников и рыболовов, с одной стороны, скотоводов степи и скотоводов-земледельцев лесостепи – с другой, наложил отпечаток и на культурный облик этих групп.

Пешая охота на лыжах часто сочеталась с охотой на верховых лошадях, рыболовство нередко сопровождалось выпасом скота или уходом за участками засеянной в местах рыболовных угодий земли. Наблюдалось большое разнообразие типов жилищ, а главное, бытование одновременно постоянных и временных жилищ, бревенчатых и каркасных. Рубленные из бревен юрты, позднее избы, были, например, широко известны тоболо-иртышским татарам [142], в некоторых группах имели распространение жилища из сырцового кирпича и дерновые [143]. У барабинцев в качестве зимних постоянных жилищ использовались углубленные в землю каркасные деревянные шалаши, бревенчатые юрты, постройки с плетневыми стенами, обмазанные глиной, дерновые и др. [144]. Разнообразны были виды постоянных жилищ и у томских татар [145]. В то же время у тобольских татар в XVI в. встречались часто конусообразные шалаши, крытые тростниковыми полотнищами, мелким кустарником, ветками или сеном, у тарских татар – легкие летние постройки, у барабинцев – летние навесы и шалаши, у томских татар – каркасные постройки, сооружаемые из жердей и покрытые либо берестяными тисками, либо войлоком, либо рогожею, а у обских татар, кроме того, шкурами лосей [146] .

В одежде, пище, средствах передвижения, в разных сферах духовной культуры также фиксируются функции, связанные с разными хозяйственными явлениями. Кроме лодок, лыж и нарт, в которые иногда подпрягались собаки, татары широко использовали верховых и вьючных лошадей (а еще раньше – верблюдов), телеги, сани [147]. В прошлом шире была распространена меховая одежда (камзолы из оленьих шкур с длинными глухими рукавами, меховые нагрудники и др.), головные уборы и обувь (обувь из меха киси и др.), промысловая одежда, в качестве опахала от комаров использовались конские хвосты и т.д. [148]. В пище нередко повседневными продуктами были рыба (сушеная, соленая, вяленая, сырая, вареная, жареная), мясо диких животных и птиц, которые заготавливались впрок. В отдельных татарских семьях ели мясо собак. У барабинцев существовали правила распределения добычи охотника – мяса крупных зверей между родственниками и соседями [149] .

В XVIII–XIX вв. в питании сибирских татар постепенно увеличивался объем растительных продуктов, во многих группах основными были продукты животноводства [150]. В домашней утвари было много изделий из бересты, дерева, тростника, кож и шкур диких и домашних животных, металла, глины, камня, тканей и других материалов. Много таких изделий было найдено, в частности, при раскопках татарских памятников XV–XVI вв. [151] .

В фольклоре наряду с сюжетами о скотоводах и земледельцах немало рассказов из жизни охотников и рыбаков, богатыри в сказаниях и легендах враждуют друг с другом из-за охотничьих угодий, посланцы передвигаются на лыжах [152]. Много таких сюжетов отложилось в наших экспедиционных материалах. У барабинских татар, например, записаны сказки о поисках заговорной челюсти рыбы, о превращении людей в охотничью собаку, о людях, употреблявших в пищу собачье мясо, и др. Дошедшее до нас предание о Кучумовом проклятии, наложенном на барабинцев, сообщает, что прежде всего им желались опустение мест от зверей и птиц, неудачи в рыбной ловле, а затем уже болезни и падеж скота. В другом предании барабинцев рассказывается, что во время случившегося голода они ели летом лягушек, крыс, кротов и только зима спасала их от грядущей беды, так как в степи и лесах появилось много зверя, мясом которого они питались [153] .

В домусульманских верованиях сибирских татар [154] сплетались скотоводческие и земледельческие культы с промысловыми культами охотников и рыболовов, при этом последние проявились, как правило, ярче. Татары Сибири поклонялись духам-хозяевам озер, рек, лесов, почитали «священные» деревья, с собой на охоту брали идолов и первую добычу подносили им, тобольские и томские татары поклонялись убитому медведю и т.д. Этим же идолам у барабинских татар преподносилась доля урожая [155] . Культ предков у многих тюркских групп Западно-Сибирской равнины был непосредственно связан с культом покровителей охоты. В качестве жертвоприношений выступали не только лошадь, овца, но и шкурки, куски мяса и кровь диких зверей и птиц.

В погребениях томских татар XVI–XVII вв. встречается инвентарь, функционально сопряженный с разными хозяйственными занятиями: луки и стрелы в берестяных колчанах, копья, мотыги, корнекопалки, рыболовные крючки, прясла, принадлежности конской сбруи и др. [156]. Обычай оставлять покойнику еду и разные предметы был распространен в прошлом веке и ранее у всех групп сибирских татар [157] и чулымских тюрков [158]. У барабинских татар жених, вследствие бедности не имевший возможности уплатить калым, мог отработать его в хозяйстве тестя на рыбном и охотничьем промысле и на полевой работе [159]. В тамгах – знаках собственности – у многих татар преобладали фигуры, связанные с оруднями или объектами охоты и рыболовства. Так, у туринских татар из 19 тамг 4 изображали диких животных и птиц, 6 – оружие или орудия охоты, 3 – весла от лодок, 1 – плеть для скота, остальные – орудия ремесленного труда и домашнюю утварь [160] .

Отметим и такое важное в данном случае явление, как сочетание в предметах черт разных хозяйственно-культурных миров. В средствах передвижения, например, это выражалось у сибирских татар в украшении долбленых лодок головами баранов и других домашних животных, в подшивке лыж лошадиными шкурами, в широких полозах саней, в одежде – в узких глухих рукавах распашной одежды, в двойных швах на промысловой обуви, в соединении разнородных видов украшений в верхней одежде, обуви и головных уборах, в жилищах – в использовании разнородных материалов (дерева, бересты, соломы, навоза, глины, шкур, тростника и др.) и в сочетании разных строительных приемов, в пище – в блюдах, которые соединяли одновременно продукты, доставляемые разными видами занятий.

Такой синтез, пожалуй, еще ярче проявляется в явлениях духовной культуры, выявляется он и в семейной обрядности. Необходимо заметить, что интеграция в области культуры и быта, т.е. процесс; объединяющий отдельные, порой разнородные культурные явления, частично связана с этногенетическими процессами, и мы к этому вопросу еще вернемся, но все же большая часть интегрированных явлений в этих областях своим происхождением прежде всего обязана своеобразной комплексности хозяйства в переходных естественно-географических зонах. Эта комплексность в хозяйственном облике отдельных народов Западной Сибири, нашедшем отражение в культуре, нередко и ставила в тупик исследователей и путешественников XVII–XIX вв. перед определением главной направленности хозяйства той или иной группы.

Сочетание занятий с примерно равным значением производящих и присваивающих отраслей и интеграциях разных культурных явлений прослеживаются в этих районах с довольно раннего времени. С бронзового века в пределах Западно-Сибирской равнины М.Ф. Косарев в одной из своих теоретических работ выделяет «три основные хозяйственные зоны: а) область производящего хозяйства – в степной полосе и на юге лесостепи; б) область традиционной присваивающей экономики – в тайге и тундре; в) область многоотраслевого комплексного хозяйства, сочетавшего производящие отрасли и присваивающие промыслы – на севере лесостепи и на юге тайги» [161]. В лесном и лесостепном Приобье, как известно, хозяйственная комплексность фиксируется в эпоху бронзы в районах самусьской, андроновской и, во всяком случае, еловско-ирменской культуры [162]. Традиционный комплекс занятий сохранялся здесь и позднее, в эпоху раннего железа и средневековья [163] .

На разных исторических этапах роль тех или иных видов занятий в этих комплексах была неодинакова, что определяло в какой-то мере специализацию хозяйства. Так, в конце I тыс. до н.э. – первой половине I тыс. н.э. в Томском Приобье наблюдалось уменьшение по сравнению с V–III вв. до н.э. доли скотоводства и возрастание значения рыболовства. Во второй половине I тыс. н.э. большую роль в хозяйстве местного населения стало играть опять скотоводство [164]. Памятники Томского Приобья, относящиеся к первой половине II тыс. н.э., изучены еще недостаточно. В середине II тыс. н.э. скотоводство и земледелие были значительны по объему, но сохраняли свою роль охота и рыболовство [165] . В то же время мы видим, что к приходу русских и в первой половине XVII в. в хозяйстве части чатов и эуштинцев последние два вида занятий имели существенное значение, т. е. оно даже возросло (см. об этом § 1 главы 3 данной работы).

Такое прочное сочетание присваивающих и производящих видов занятий на протяжении длительного времени можно проследить и по другим районам Сибири. В частности, похожая картина наблюдалась в Тарско-Тобольском и Омском Прииртышье [166] и лесостепном Обь-Иртышье с прилегающей южной частью лесной зоны [167] .

Следует подчеркнуть, что речь в нашей работе идет прежде всего о северной половине лесостепной зоны и пограничной с ней южной части зоны лесов. Что касается юга лесостепи, граничащего со степью, комплексный характер хозяйства, объединяющий присваивающие и производящие отрасли, здесь сохранялся на протяжении эпохи бронзы почти вплоть до раннего железного века. А далее в лесостепной зоне Западной Сибири начинает проходить процесс постепенной специализации хозяйства на скотоводческой основе с сохранением земледелия, охоты и рыболовства в качестве подсобных занятий. В I–II вв. н.э., как полагает В.А. Могильников, «здесь завершался процесс перехода от оседлости к кочевью, аналогичный тому, что привел к появлению кочевников в степях Евразии в начале раннего железного века. Только в лесостепи это явление совершилось почти на тысячу лет позже, чем в степи». Причину последнего В.А. Могильников видит в том, что в лесостепи было по сравнению со степью «больше возможностей для занятий охотой, рыболовством и даже первобытным земледелием...» [168] .

Переходная природная зона лесостепи была часто переходной и для населения в том смысле, что сюда мигрировали группы как из степной, так и из таежной зоны Сибири. Продвижения лесных охотников и рыболовов в более южные лесостепные районы были нередким здесь явлением [169]. В зоне барабинских и иртышских татар известны случаи переселения сюда хантов в XVII в. прежде всего из Нарымского края [170] . Благодаря пришлому лесному населению роль охоты и рыболовства в данной зоне возросла, как и у скотоводов-земледельцев южной части лесостепи, у которых эти виды занятий в отдельные периоды даже превалировали.

С другой стороны, сами пришельцы, оказавшись в новой экологической обстановке, воспринимали скотоводство и частично земледелие. Более далекий проход таежных охотников-рыболовов на юг в зону степи приводил к тому, что в новых экологических условиях они входили в состав кочевых скотоводов, меняя свой прежний ХКТ. Так было, например, с тунгусами Забайкалья, многие из которых «...перешли на положение кочевых скотоводов, приняли буддизм и сильно обурятились» [171] .

Южные мигранты, в основном скотоводы, попав в лесостепь, особенно в ее северную часть и в южные районы лесной зоны, также воспринимали продиктованный экологической средой и глубокими культурными традициями образ жизни и из кочевников и полукочевников становились оседлыми либо полуоседлыми скотоводами-охотниками-рыболовами, занимавшимися в небольшом объеме, либо не занимавшимися земледелием.

Чем более массовым было продвижение скотоводов-кочевников в лесостепную и южную часть лесной зоны, тем более возрастала там роль скотоводства, не вытеснявшая, однако, здесь никогда охоты и рыболовства. В литературе отмечается, что вопрос о развитии экономики татар Барабы в XIV–XVI вв. является сложным [172]. ХКТ какой-либо группы населения определяют обычно по ведущей отрасли экономики [173], а здесь, в Барабе, такую отрасль в определенные периоды выделить было трудно. В хозяйственно-культурном облике барабинцев нашла отражение интеграция трех ХКТ – скотоводов-земледельцев, оседлых рыболовов бассейнов больших рек и озер и пеших охотников-рыболовов. При передвижении в XIII в. на территорию Барабы кочевников-скотоводов, связанном с завоевательными походами монголов, здесь возросла роль скотоводства [174] . Но после этой передвижки постепенно опять-таки повышалась роль рыболовства в средней части и охоты на севере данной зоны, т.е. по-прежнему функционировал интегрированный ХКТ, в то время как на юге Барабы сохранял свое значение ХКТ скотоводов-полукочевников.

Такие изменения относительно Прииртышья зафиксированы письменными источниками. Так, в «Родословном древе тюрков» Абу-л-Гази сообщается, что часть уйгуров, продвинувшаяся в таежную полосу Иртыша, прекратила разводить скот и стала заниматься охотой и рыболовством [175]. В связи с этим С.И. Вайнштейн замечает, что «в новых условиях переселенцы сумели сохранить лишь отдельные черты прежнего хозяйства и быта, в частности коневодство и свой язык» [176] .

Также и оседлые хлебопашцы, попав в новые экологические условия севера лесостепи и юга лесной зоны и сохранив в целом земледельческий характер хозяйства и культуры, претерпевали изменения, вернее, приобретали новую вариантность в условиях широкого распространения данного интегрированного ХКТ. Так, бухарцы Сибири – выходцы из Средней Азии – в хозяйственно-культурном отношении трансформировались в XVI–ХIХ вв. следующим образом: 1) у них возникли новые отрасли хозяйства – рыболовство, охота, лесной промысел (заготовка леса, дров), ремесла по изготовлению саней, лодок-долбленок, берестяной посуды, собирательство и т. д.; 2) в материальной и духовной культуре распространились явления, сопряженные с этими новыми видами хозяйственных занятий [177] .

Чем значительнее были передвижения на юг населения из лесной зоны, тем больше возрастал удельный вес охоты и рыбной ловли в экономике населения. Так, лесостепное Приобье было частью такой зоны, которая периодически испытывала влияние северных лесных и южных степных групп населения. И вот, как показывают исследования Т.Н. Троицкой, длительное проникновение северного населения на протяжении I тыс. до н.э. – V в. н.э. на территорию лесостепного Новосибирского Приобья привело к ослаблению роли скотоводства и, наоборот, к увеличению значения охоты и рыболовства [178] .

Хотелось бы особо подчеркнуть, что здесь происходили не долговременные процессы кардинальной смены охотничье-рыболовческо-собирательского хозяйства скотоводческо-земледельческим, хотя в определенных условиях в какие-то периоды и они имели место (особенно в южной части лесостепной зоны при складывании кочевого и полукочевого скотоводства), а процессы стыка, синтеза, сезонной и локальной изменчивости двух групп взаимодействующих ХКТ с присваивающей и производящей экономикой. Уровень их зависел как от географической среды и степени социально-экономического развития населения, так и от проходящих здесь и в соседних регионах исторических процессов и событий.

Процессы взаимодействия принципиально разных ХКТ имели интеграционный характер [179] и связывали в единую систему разнородные хозяйственные и культурные явления. Поэтому мы и предлагаем возникавшие и долгое время существовавшие здесь своеобразные ХКТ с относительно равным значением производящих и присваивающих отраслей хозяйства именовать вторичными, или интегрированными хозяйственно-культурными типами. Может быть, следовало бы их назвать и переходными ХКТ, как нам и предлагали, но термин «переходный» может затруднить правильное понимание существа дела. Само понятие «переходный» может иметь смысл, указывающий на межстадиальность или на кратковременность явления или на оба эти свойства сразу. И такого рода «переходные» ХКТ, наверное, тоже можно выделить (например, ХКТ скотоводов, находящиеся на стадии перехода от оседлого образа жизни к кочевому и т.п.). Здесь же речь идет о явлении, возникшем примерно на одной стадии исторического развития и имевшем большую хронологическую протяженность в результате регулярного взаимодействия лесных и степных групп населения либо постоянного их влияния на население переходной природной зоны, в результате интеграции разных хозяйственно-культурных типов.

Такого рода интегрированные ХКТ возникали, видимо, в разных регионах. Например, в зонах стыка тайги и тундры ученые выделяют полуоседлых скотоводов-охотников (якутов) [180], а на стыке горно-степных и горнотаежных районов – ХКТ кочевых и полукочевых (в Туве) охотников-скотоводов горной таежно-степной зоны [181] . В зоне лесостепи и южной окраины лесов в Западной Сибири (а видимо, и гораздо шире), начиная с эпохи бронзы, возник и стабильно развивался такой интегрированный ХКТ с разными вариантами сочетания полуоседлого или полукочевого скотоводства, мотыжного или плужного земледелия ранней стадии, охоты и рыболовства при часто ведущей роли последних занятий либо какого-то одного из них. Он и был зафиксирован у части тюркских групп Западно-Сибирской равнины к моменту появления на их территории русского населения и на протяжении значительной части XVII–XVIII вв., а в отдельных местах и в ХIХ в. Еще раз отметим, что южнее его в тот период, как правило, господствовал совершенно другой ХКТ кочевых скотоводов степей и лесостепей умеренной зоны.

Бурное экономическое развитие данного региона в конце ХIХ – начале XX вв., существенные социальные сдвиги, связанные с эпохой капитализма, привели к окончательному исчезновению этого интегрированного ХКТ. Б.В. Адрианов и Н.Н. Чебоксаров пишут: «В начале XX в. в ряде стран Европы и Америки преобразование традиционных форм ведения сельского хозяйства зашло настолько далеко, что на месте прежних хозяйственно-культурных типов стали складываться новые зональные комплексы экономического и бытового характера благодаря механизации, росту промышленного производства и городов» [182] .

Отметим еще несколько моментов, связанных с интегрированными ХКТ. Во-первых, его довольно широкую зону влияния в нашем регионе, которая прежде всего шла в меридиональном направлении. Это влияние распространялось на северных полуоседлых охотников-рыболовов или оседлых рыболовов, с одной стороны, и на южных скотоводов, кочевых либо полукочевых, с которыми поддерживались длительные хозяйственно-культурные связи, – с другой. Но и в широтном отношении данный интегрированный ХКТ был распространен в Западной Сибири на большой территории от Урала и почти вплоть до Енисея. Таким образом, благодаря его широкому территориальному функционированию и влиянию у местного населения издавна распространялось и укреплялось определенное сходство в культуре. В данном регионе на основе разных ХКТ сложились две хозяйственно-культурные общности – кочевых и полукочевых скотоводов, с одной стороны, и оседлых и полуоседлых рыболовов, охотников, скотоводов и земледельцев – с другой. Позднее здесь расширилась сфера хозяйственно-культурной общности оседлых земледельцев. Эти хозяйственно-культурные общности находились в состоянии регулярных взаимосвязей и взаимодействия. На базе этих взаимосвязей возникла региональная южнозападносибирская историко-этнографическая общность.

Во-вторых, данный интегрированный ХКТ формировался и функционировал в результате взаимодействия разных по происхождению групп населения. А это означает, что он напрямую связан с этногенетическими процессами и сопряжен прежде всего с этнокультурной историей населения. Изучая культуру местного населения и зная причины ее интегрированное, в данном случае можно гораздо определеннее выявить его этногенетические связи и в целом глубже исследовать этногенетические (прежде всего этнокультурные) процессы. Относительная стабильность интегрированного ХКТ, возникшего на основе взаимодействия ХКТ с производящей экономикой и ХКТ с присваивающей экономикой, может способствовать укреплению традиционного характера этнокультурной системы тех или иных групп населения. При переселении в иные экологические условия традиционный этнокультурный облик этих групп будет еще долго сохраняться, естественно, видоизменяясь и впитывая новые культурные явления.

Примеров, подтверждающих данное положение, довольно много. Это относится к якутам, в том числе к северным группам этого народа, сохранившим в своей культуре часть южных якутских черт. Южные предки якутов проникли первоначально в южную часть лесной зоны Восточной Сибири [183], где у них в новых природных условиях сформировался ХКТ полуоседлых скотоводов-охотников и где «они выработали свои отличительные этнические свойства и резко обособились от родственных степных племен» [184]. При дальнейшем продвижении на север они либо утверждали свой скотоводческо-охотничий облик хозяйства и быта (в основном в бассейнах рек), либо переходили к оленеводческому хозяйству, воспринимая при этом многое из культуры аборигенов. Но даже в тундровых и лесотундровых областях якуты, как доказывает И.С. Гурвич, «...сохранили свои этнические особенности...», хотя и «...во многом уподобились аборигенам, изменили свой традиционный быт» Изучая эти особенности, ученые смогли многое прояснить в проблеме этногенеза якутского народа [186] .

Такого же характера выводы о том, что хозяйственно-культурный комплекс может отражать сложность этногенеза этнических образований, были сделаны недавно Е.А. Алексеенко на примере кетов – «потомков немногочисленных кетоязычных групп, переселившихся на Енисейский Север из горно-таежного и лесостепных районов Южной Сибири и проделавших многовековой путь по таежным речным долинам Западной Сибири» [187]. Предки кетов, или часть этих предков, таким образом, заселяли до своего переселения на север переходную лесостепную и прилегающую таежную зону. Образовавшийся у них интегрированный ХКТ отразил одновременно и сложность их этнического формирования, отложившись в хозяйственно-культурном комплексе современных кетов. В последнем «...выявляются различные по происхождению пласты: скотоводческо-кочевнический и охотничье-рыболовческий (в последнем можно в свою очередь наметить горно-таежный и таежный охотничий, а также специфически рыболовческий пласты)» [188] .

Интегрированный ХКТ сибирских татар с прочными традициями охоты и рыболовства указывает прежде всего на вхождение в их состав этнических компонентов местных аборигенов – самодийцев и угров. Традиции охоты и рыболовства в сочетании с занятием скотоводством и примитивным земледелием могут указывать на включение в состав сибирских татар и пришлых дотюркских и тюркских групп, особенно выходцев из районов Северного Алтая, Шории и Минусинской котловины. Традиции скотоводства на данной территории, более глубокие по сравнению с земледелием, были уже у разных угорских групп, вошедших в состав сибирских татар, но в основном они связаны с тюркскими группами, инфильтрация которых в равнинные районы Западной Сибири началась с VI–IX вв. [189]. Распространение пашенного земледелия связано здесь, скорее всего, с переселениями из районов Средней Азии оседлых земледельцев. Это были, видимо, уже тюркоязычные группы. Земледелие в этом регионе вообще связывается прежде всего с сибирскими татарами. Поэтому иногда татарами в XVI–XVII вв. звали здесь не только тюркское население, а, например, и тех манси, которые занимались хлебопашеством. Вполне вероятным представляется, что распространение земледелия в западных районах данного региона происходило с европейской территории. Известно, что население Западной Сибири, Урала и Восточной Европы практически во все эпохи, начиная с верхнего палеолита, имело контакты друг с другом [190] .

Конкретные исследования особенностей синтеза разных видов присваивающего и производящего хозяйства и культурно-бытовых явлений позволят в дальнейшем выделить подтипы данного интегрированного ХКТ. На примере барабинцев мы видим, что такие подтипы выявляются довольно четко. В XVI–XVII вв. у них функционировали два ХКТ: 1) ХКТ полукочевых скотоводов разнотравно-типчаково-ковыльной степи и прилегающей южной полосы разнотравно-луговой лесостепи; 2) интегрированный ХКТ оседлых и полуоседлых скотоводов-охотников-рыболовов лесостепи и южной части лесной зоны. Относительно первого ХКТ необходимо заметить, что следует еще изучить систему скотоводства южных барабинцев с целью углубления доказательств полукочевого типа их хозяйства и общинно-кочевого состояния общества [191] .

В интегрированном ХКТ нами выделяются три подтипа в зависимости от некоторого превалирования и соотношения тех или иных отраслей хозяйства в определенных природных зонах и подзонах (о природных зонах см.: Новосибирская область. С. 147–149). Первый подтип – это оседлые (отчасти полуоседлые) скотоводы-рыболовы дернисто-луговой и разнотравно-луговой лесостепи с наличием озер. Охота в меньшей степени и земледелие в большей играли здесь подсобную роль. Второй подтип – оседлые рыболовы-скотоводы-охотники займищно-лугово-солончаковой и дернисто-луговой лесостепи, а также отчасти болотно-береговых лесов с большим количеством крупных озер и рек. Подсобными видами занятий здесь были земледелие и собирательство. Третий подтип – полуоседлые охотники-рыболовы-скотоводы заболоченных хвойно-лиственных и частично болотно-береговых лесов. Из подсобных отраслей хозяйства большую роль играло у них собирательство. Что касается земледелия, то в этих местах им мало кто занимался, а скорее всего, оно и не получило в тот период здесь распространения. Только в XVIII в. с заселением этой территории русскими земледелие укрепляет свои позиции в хозяйствах части барабинских татар.

При изучении интегрированных ХКТ необходимо раскрыть историческую последовательность их формирования и развития, а также позднюю трансформацию в зависимости от изменений экологической среды и. уровня социально-экономического развития населения. В связи с этим представляется актуальным изучить на основании археологических, исторических и этнографических материалов в целом историю хозяйственно-культурных типов в Сибири.

Опубликовано: Томилов Н.А. Проблемы этнической истории (По материалам Западной Сибири). – Томск: Изд-во Том. ун-та, 1993. – С. 77–91.