ЗАПИСКИ НЕСОСТОЯВШЕГОСЯ ЭТНОГРАФА ИЛИ НЕЗАВЕРШЕННЫЙ ДНЕВНИК  ЭКСПЕДИЦИИ

Вместо предисловия

Известие о том, что я еду не в археологию, куда записался ещё в марте месяце и куда очень хотел поехать, памятуя обо всех совершенных походах и всем что с этим связано, а в этнографию свалилась на меня, как снег на голову. "Как же это должно быть скучно: каждый день ходить к бабушкам, слушать их жалобы на жизнь, плохое здоровье, маленькую пенсию и т.д.", - думал я, - а ведь кто-то, поедет в тайгу, будет жить в палатках, сидеть у костра и петь песни под гитару.

Настроение моё начало понемногу меняться, когда я узнал, что Марина Леонидовна едет с отрядом в Ханты-Мансийск. Мне захотелось, во что бы то ни стало попасть в этот отряд, и, благодаря Стасу (ещё один практикант), я туда попал. Отъезд был назначен на 6 июля, но из-за долгих приготовлений мы выехали лишь 13-го.
Не стану описывать подробности нашего пути; всю красоту северного пейзажа и двадцатичетырехчасового автобусного путешествия, а сразу перейду к событиям, произошедшим после прибытия в пункт нашего назначения.

ХАНТЫ-МАНСИЙСК

Итак, 14-го утром мы прибыли в Ханты-Мансийск. Выйдя из автобуса и выгрузив багаж, мы стали ждать, когда же нас встретят. Встретил нас Алексей, как впоследствии выяснилось начальник нашей экспедиции. Молодой человек лет двадцати пяти, небольшого роста, с бородой и волосами до плеч он был похож на выпускника духовной семинарии. Уже несколько дней спустя, увидев его в тельняшке, я отчетливо представил себе образ митьковского Иисуса. Так вот: этот Алексей сообщил к нашей неописуемой радости, что до музея, где мы временно остановимся до начала экспедиции, рукой подать, да к тому же машину ждать нечего, поэтому придётся идти пешком. Он любезно предположил свою помощь в переносе вещей, вызвался быть проводником и одновременно экскурсоводом.
После недолгой экскурсии мы дошли до музея. В его стенах наш маленький отряд отдохнул, мы привели себя в порядок, попили чая и одновременно послушали Алексея. Он говорил о своем видении экспедиционных работ и нашего сотрудничества. Затем мы еще немного побеседовали, попутно поделились впечатлениями о поездке, высказали свои ожидания от предстоящей совместной работы и после этого отправились гулять по Ханты-Мансийску.
Красивый город, обустраивающийся на европейский манер. Чисто, тихо. В сквере памяти павших в Великую Отечественную Войну стеллы, цветы и скамейки. Мы гуляли, дышали свежим воздухом, фотографировались, - в общем, отдыхали перед очередным путешествием.

НАШ ОТРЯД

Пожалуй, пришло время рассказать о нас поподробней. Представляю лишь омичей. Пятёрка "музейщиков" (сотрудники тамошнего музе, который и организовал экспедицию) будет позже описана  отдельно.

ИТАК

После первого же семинара по этнографии я знал к кому записываться в отряд, если не возьмут в археологию (я допускал такую вероятность). МАРИНА ЛЕОНИДОВНА - начальник нашего отряда. Она организовывала нашу работу, и сама контролировала её выполнение, выговаривая нам за отсутствие положительных (а иногда и отрицательных) результатов. Насколько она требовательна в работе, настолько легко с ней общаться в неформальной обстановке. Она чётко разграничивала день по линии работа - досуг. Постоянно подгоняла нас в рабочее время и давала отдыхать по вечерам, принимая участие в посиделках, имевших место быть каждый день (зачастую она сама их организовывала).

Перейду от начальства к "субначальству" (этот оригинальный термин вызван к жизни для более точной передачи той роли, какую выполняли Ира и Надя). Старшая "субначальница", она же первый в истории "младший прапорщик" - аспирантка кафедры этнографии ИРА. В детстве нерегулярно посещала плохого логопеда, затем попала к плохому учителю русского языка, в своё время тоже проходившему курс корректировки речи у того же логопеда :)) Вышеперечисленное выражается в неправильном произношении ряда слов, например, вместо традиционного "спасибо" она употребляла не совсем привычное "сапасиба". Но мы скоро привыкли к этому своеобразному жаргону и даже сами начали в ответ говорить "пасажалуйста". А вообще, хорошая девушка, хороший человек, интересный собеседник. Первое время она как бы присматривалась к нам, пытаясь понять, что мы из себя представляем. Затем (и очень быстро) расстояние между нами сократилось, и общались мы абсолютно на равных.

Ещё одна аспирантка (в перспективе) - НАДЯ, девушка чувствительная и легкоранимая, очень общительная, не переносит одиночества. Характер мягкий, покладистый. Здорово, что в отряд подобрались хорошие люди.

Наш старший товарищ- СЕРГЕЙ. Видеооператор нашего отряда, а для девушек ещё и массажист. Весёлый, общительный молодой человек, вскруживший голову целому табуну деревенских девчонок. Любит группу "Король и шут". Холост.
Ну и, наконец, младшие члены отряда: Иван, Стас, и Олег, т. е. я.

Есть такие люди, которые остаются жизнерадостными, несмотря ни на что. На их лице всегда можно увидеть улыбку, от которой тебе самому становится легче на душе, от которой у тебя поднимается настроение и вдруг захочется улыбаться. Я никогда не видел ВАНЮ (а речь о нём) в плохом расположении духа. Наделённый от природы огромной силой он, человек крупного телосложения, чем-то напоминал медведя из русских сказок, будучи не в состоянии этой силой в должной мере владеть. Особенно забавный вид его лицу придавала чёлка, выступающая надо лбом, подобно козырьку из остальной массы стоящих торчком волос. Видимо в силу этих качеств он стал объектом особого внимания женской части нашего отряда. Он очень легко находил общий язык с местным населением. Всегда приносил какие-нибудь экспонаты (за что его искренне ненавидела мужская часть отряда). Ему сам Бог велел работать с людьми и он, по-моему, был не против такой работы.

Если бы СТАС жил в начале двадцатого века, то можно было бы подумать, что именно с него Булгаков писал Коровьева. Нет, Стас не носил клетчатого костюма и разбитого пенсне, зато всё остальное - один в один. Постоянно шутил и смеялся, прежде всего, над другими. Его речь была наполнена массой анекдотов и разного рода острот.

Таковы члены нашего отряда каждый в отдельности. В чём-то разные, но имеющие все одну общую черту - общительность, мы довольно быстро нашли друг с другом взаимопонимание, и на протяжении того месяца, что были вместе, разногласий между нами практически не возникало. И уж тем более не было ссор. Первокурсники поначалу возмущались чрезмерными - как им, т. е. нам, казалось - требованиями, предъявляемыми Мариной Леонидовной к работе. Старшие же воспринимали их нормально. Позже привыкли и мы. Иван был постоянным объектом шуток (добрых, естественно). От Стаса все время ждали какой-нибудь выходки, которая, как правило, заставляла всех смеяться. И когда экспедиция подходила к концу, не хотелось уезжать не потому, что мы полюбили этнографию, а потому, что жаль, было расставаться с такими людьми.

НАША РАБОТА

Цель экспедиции, поставленная Алексеем, была для меня не совсем понятна. Вроде бы собирать экспонаты для Ханты-Мансийского музея и какую-то информацию у местных жителей, для того, чтобы, как сказал сам Алексей, просто было ("шоб було"). Цель же нашей практики была более понятной и отчётливо обозначенной: мы должны освоить методы сбора и обработки информации. Иными словами мы должны были ходить по информаторам и расспрашивать у них о местном быте, поверьях, обычаях и обрядах, и о том, как всё это выглядело раньше. Главное - разговорить человека, а дальше - надо уметь слушать и успевать записывать или запоминать. А уж разговаривают старики, по большей части, охотно.

После того как информация была собрана, её нужно было должным образом оформить: занести содержание разговора в специальную карточку, сохраняя при этом все особенности речи говорящего. Подобная работа вызывала самое неприязненное отношение с нашей стороны. Поговорить с человеком несложно, а порой интересно, но как нудно потом переписывать содержание разговора, пытаясь вспомнить каждое слово. И каждый раз одни и те же замечания: слишком много своих слов, ближе к тексту, пиши то, что тебе говорили. Но ближе к середине экспедиции мы все же поняли, чего от нас хотят, и даже втянулись в работу. Нам стало интересно…

Кроме того, одной из наших задач был сбор у местного населения старых вещей предметов домашней утвари, икон, старых документов, с/х орудий и т. д. Всё это впоследствии планировалось превратить в музейные экспонаты. Как говорится, курочка по зернышку клюет… Так и мы, в процессе работы нашли 2 плуга начала XX в., кованый сундучок, ткацкий стан, который, как ни странно, был в рабочем состоянии и употреблялся изредка одной из бабулек для изготовления домотканых половичков, часы, разную посуду, деревянные вилы, про которые все почему-то спрашивали: "а это что, на медведя ходить?" и много других интересных и полезных вещей, которые, надеемся, можно будет увидеть на экспозиции Музея Природы и Человека в г. Ханты-Мансийске. Но это в будущем, а сейчас мы совместно с нашими коллегами набрали столько всяких экспонатов, что пришлось отправлять их в Ханты-Мансийск еще до завершения экспедиции на барже. Особенно же в сборе с нашей стороны отличился Иван, а из музейных сотрудников - Вика и Ира. Как им это удавалось - я не знаю, но они постоянно что-нибудь приносили.

Другим видом работы было написание генеалогий - сведений обо всех родственниках человека, которых он только мог вспомнить. Основная трудность для нас в первое время состояла в том, что как мы ни старались, но о ком-нибудь из родственников забывали спросить, или, записав что-то второпях, затем ломали голову над тем, кто кем кому является по степени родства - внучатой племянницей или просто внучкой. Иногда, заметив при более внимательном изучении тот факт, что дети у человека появлялись раньше (порой намного), чем он вступал в брак, приходилось констатировать или добрачные связи, или непорочное зачатие. К  одному старику ходили трижды, расспрашивая его о предках и потомках. А потом Стас несколько дней писал его генеалогию, навлекая на себя с каждым днём всё больший гнев Марины Леонидовны.

Были у нас и другие задания: описание усадьбы, съёмка плана населённого пункта. А ещё были разъезды…

СЕМЕЙКА

Первый мой разъезд состоялся в деревню под названием Семейка. Начинался он примерно так… Вслед за Серёгой и Викой я сошёл на дебаркадер, а "Метеор" уплыл вверх по Иртышу на Тобольск. Мы остались втроём. Больше желающих сойти на пристани "Семейка" не оказалось. Да и мы здесь только потому, что надо было ехать в разъезд. Так у этнографов называется кратковременная "вылазка" в небольшой населённый пункт. В Семейке, например, по предварительным данным, было всего 12 - 15 жилых домов. Тем не менее, кратковременная вылазка обещала растянуться на весь день, т. к. вечером "Метеор" прибывал сюда в 19 часов. Да и в двенадцати домах при благоприятном стечении обстоятельств работы для троих человек могло оказаться выше крыши.

А пока что было только 7 утра. От реки веяло прохладой. Мне снова захотелось в тёплую постель, из которой встал сегодня с такой неохотой. На дебаркадере было пусто, лишь навес от дождя, как на автобусной остановке с облезлой и выговорившей надписью синим по белому "Семейка". Сразу на берегу начинался лес. У самой реки, окуная в воду ветки, росли ивы: им никакая сырость не страшна. Чуть поодаль, там, куда весной вода не доходит, на высоте полтора метра над уровнем реки были заросли различных деревьев и кустарников. Как раз стояло время сбора смородины, и в лесу было множество натоптанных местными тропинок. Из них одна выделялась своей шириной. По ней мы и пошли. Идти через этот "пойменный лес" до деревни пару километров. Ведь дебаркадеры ставят не там, где удобно людям, а где позволяет речное дно, чтобы катер без опасности сесть на мель мог пришвартоваться. Тропинка сперва вела вдоль берега, и на заливаемом весной участке можно было видеть старую гать, положенную неизвестно для чего. Кое-где на ней валялись упавшие деревья, (Иртыш здесь постепенно подмывает берег), которые ждали своей очереди, низко склонившись к земле всем стволом. Вопреки всем законам физики, корни держали их, не давая упасть. Цепляясь в борьбе за жизнь с неумолимой стихией за каждый клочок земли, они сумели отсрочить свою участь до будущей весны.

Тропинка, становившаяся порой еле различимой, свернула в чащу. Затруднял движение густорастущий кустарник: смородина с несобранными ещё кое-где чёрными бусинками ягод, росла на каждом шагу; то и дело попадалась рябина с незрелыми бледно-оранжевыми гроздьями; часто встречались черёмуха, чьи вызывающие вязкость во рту ягоды были сейчас особенно неприятны; попробовал и тут же выплюнул горькие голубые ягоды - видел их впервые в жизни - оказалось подвид волчьих ягод; на наше счастье было мало шиповника и малины. Над кустарником возвышались деревья: в основном берёза и осина. Согретые взошедшим солнцем их кроны ожили под дыханием утреннего ветерка и заговорили друг с другом на языке шелеста листьев и птичьих голосов. Там, где деревья росли, не слишком часто, и где солнечные лучи достигали земли, можно было видеть бледные северные цветы. Еле заметные незабудки голубыми звёздочками сверкали на зелёном ковре трав. Бледно-жёлтые цветы причудливой формы, похожие на маленькие кувшины, и крепящиеся к стеблю как бы сбоку, за стенку, встречались на солнечных полянках. Иногда можно было увидеть фиолетовый колокольчик и, казалось, если прислушаться, то уловить его, едва различимый на слух, звон, растворяемый ветром в шелесте листьев. Постоянный спутник во время всей экспедиции - кипрей - рос сиреневыми островами в море осоки и подорожника вдоль дорог. А белые зонтики соцветий морковника можно было видеть, не опуская взгляда под ноги.

Лесная чаща внезапно расступилась, мы оказались на заросшей травой дороге. Пройдя по ней с километр, наконец-то вышли из леса. Вдалеке виднелось какое-то строение. Мы пришли в Семейку. Строение оказалось зданием животноводческой фермы. Оно давно уже было заброшено. Около десятка лет ферма не функционирует. Весь скот, имеющийся в деревне, пасётся без всякого присмотра там, где ему вздумается. Да и скота-то того, десятка голов не наберётся. Планировка деревни показалась мне весьма странной - улица шла не прямо, а зигзагом. В середине стоял большой вытянутый по длине дом - местная "администрация". Жилых домов действительно оказалось не более 15. Остальные, примерно столько же, были частью заколочены (некоторые из них, видимо недавно оставленные, ещё сохраняли стёкла в рамах), частью просто брошены: калитка, и двери свободно открывались. Давно уже был заколочен магазин и склад рядом с ним. А вот изба, бывшая когда-то ремонтной мастерской стояла без окон, без дверей полна всяких шестерён, аккумуляторов и других деталей. Отслужившая свой срок техника ржавела на улице, разбросанная где попало по всей деревне. Трактора, машины - легковые и грузовые, тягачи, лодки, прицепы и даже какой-то катер доживали свой век под открытым небом.

Мы шли по улице, и создавалось впечатление, что здесь - ни души. Многие из жилых домов (от нежилых они отличались наличием провода, протянутого от линии электропередачи) были закрыты на замок. В этих краях это знак того, что хозяева уехали далеко и надолго. На пути к берегу встретили троих рыбаков, шедших от реки в деревню. Рыбаков сопровождала симпатичная собака. Надо признаться, я такой породы не встречал даже в Омске. Невысокого роста, с густой, но не спутанной, как у дворняжки шерстью, короткой мордочкой, высоким лбом и глубокими выразительными глазами - она, завидев нас, стала сперва лаять. Однако стоило мне погладить её, как она тут же стала доброй и ласковой, завиляла раскидистым как пальма хвостом. И пока мои коллеги расспрашивали рыбаков, я играл с этой добродушной псиной. Эта редкая порода (ума не приложу, как она сюда попала) - эндемик местной домашней фауны - называется японский хин…

- Что ж вы не предупредили, - спросил один из рыбаков. - Мы бы вас на дебаркадере встретили. А то шли через лес в такую даль.

- Так тут есть телефонная связь? - удивился я.

- Да, один телефон есть, а больше нам не надо.

- Насчёт лодки-то можно на вечер договориться? - поинтересовался Сергей, которому явно не хотелось, как впрочем, и остальным, тащиться по еле заметным тропинкам.

- Конечно. Подходите вечером к нам, (рыбак показал на большой дом) - доставим без проблем.

- А сюда вы зря приехали, - сказал другой. - Здесь уже никого не осталось. Спились все.

Попрощались. Рыбаки пошли на берег, туда, где, находясь на приколе, раскачивались на волнах несколько лодок, мы - в деревню, в надежде найти хоть кого-нибудь, с кем можно поговорить.

Старик, родившейся и выросший в Семейке, рассказал, что когда-то это была большая деревня, со своей церковью, школой, аптекой. Разводили скотину, сеяли, - работали от зари до зари, как и принято, было в деревнях раньше. В клубе по праздникам не хватало всем места. В начале 1970-х Иртыш внезапно сменил русло. Большая часть деревни оказалась попросту смыта водой. То, что осталось, было лишь небольшой частью прежней Семейки и являлось некогда окраиной. После наводнения деревню не стали восстанавливать. Жители разъехались по соседним деревням, главным образом в Цингалы. Те, кто остались, живут рыбалкой и охотой. Да, кроме того, старики доживают свой век. А Иртыш, ежегодно подмывая берег, неумолимо и неотступно, шаг за шагом делает своё дело. В обрывистом берегу, где сотнями устраивают свои норки юркие стрижи, можно видеть порой торчащее бревно, сгнившее наполовину - здесь когда-то стоял дом. Лет через тридцать Семейка, забытая Богом и людьми, исчезнет с лица земли, и на карте появится ещё один значок, обозначающий не существующий ныне населенный пункт. Против природы человек бессилен. А последним уйдёт в воду небольшое кладбище на окраине деревне, где покой умерших стережет красавец-кедр с идеально правильной кроной, похожей издали на огромный тёмно- зелёный шар. Этот страж падёт последним, и тогда ничто уже не будет напоминать, о том, что здесь было.
Ровно в 19 часов мы покинули эту маленькую деревню…

О СТЕРЕОТИПАХ И ОБОБЩЕНИЯХ

Из школьных учебников сталинская эпоха встаёт перед нами временем господства террора и насилия. В произведениях В. Шаламова описаны лагеря Дальстроя - совершенной машины для уничтожения сначала человеческой личности, а затем и самого человека. И, тем не менее, не всё так однозначно. Нет, я не буду отрицать вышеперечисленное, однако небольшой штрих к общей картине того времени добавлю. Причём здесь экспедиция?…

Это было в Цингалах. Первый рабочий день. Нас разбили по парам: один "омич" и один "музейщик". Сделали так для того, чтобы они у нас учились полевой работе. Мне выпало работать в паре с Ирой (не путать с нашей). Получив от Алексея ориентировочный список адресов, по которым можно, как он думал, узнать какую либо информацию, мы отправились в путь. Обойдя все адреса, совершенно случайно - попросили попить воды - зашли к дедушке с бабушкой. Бабушка оказалась участницей войны и ушла с Ирой в дом, чтобы показать ей документы и фотографии. Я остался во дворе и от нечего делать, чтобы скучно не было, завёл разговор с дедом. Разговор получился лёгкий и непринуждённый. Наверно, это потому, что я ничего не собирался записывать. Даже ручку с тетрадкой, так настораживающе действующие на людей, убрал.

-  Так ты уже в армии служил? - спросил старик, когда я  вкратце рассказал о себе и о том, что делаю в этих краях.

- Да, уже отслужил, - ответил я.

- И сколько лет служил?

 -Два года. А сейчас все по два служат: и на флоте и на суше. Разве, что после института на год призывают. Это раньше, я слышал, больше было. Вы-то сами, сколько лет служили?

Я задал, этот вопрос безо всякой задней мысли и сперва пожалел об этом, - старик замялся, переменился в лице, снял очки, посмотрел на меня и сорвавшимся голосом сказал:

- А я не служил. Я… сидел.

Это было достаточно неожиданно, и, собираясь спросить о чём-то ещё, я осёкся на полуслове. Наступило молчание. Старик, нервничая, теребил в руках  очки. Он смотрел на меня одним (второй потерял, работая электриком) серым, уже выцветшим, но ещё живым глазом. Он ждал, какой результат произведут его слова, как я на них отреагирую. Надо было срочно прекращать затянувшуюся паузу и, недолго думая, я спросил:

- За что вы сидели?

Не слишком веря в продолжение разговора, я был приятно удивлён, когда увидел, что старик, не заметив во мне перемены, успокоился, вновь надел очки и рассказал мне такую историю, какой я никогда ещё не слышал и какую слушал сейчас.
В 1948 г. восемнадцатилетний парень, работая на уборочной шофёром, поддавшись подстрекательствам недобросовестного бригадира, совместно с ним продал на сторону машину зерна. Взяв всю вину на себя, он получил за это 11 лет. Отбывать свой срок выпало под Красноярском. Лагерь, куда он попал, обеспечивал рабочей силой не то какое-то оборонное предприятие, не то просто военный объект. Как и положено в лагерях: одни сидели и работали, другие - охраняли их. Вот только питаться в данном случае те, кто охраняли, бегали к тем, кто сидел:

- Мясо было, и овощи были; рыба вообще бочками стояла, - не ел никто, достала всех. Хлеба по девятьсот грамм на человека в сутки давали. На вредных работах, - в сварочном цехе - давали дополнительный паёк: сахар, масло, хлеб, чай - всё выдавалось в расчёте на десять дней.

За работу заключённые получали зарплату. Одиннадцать процентов её уходило государству, остальное перечислялось на книжку. К моменту своего освобождения в 1957 году мой рассказчик имел на книжке двадцать семь тысяч рублей - не очень много, конечно. Однако важно не сколько, а то, что эти деньги отдали.

Я не оговорился, когда сказал, что старик (даже не знаю, как его называть: тогда он был молодым, а имени его не помню) получивший одиннадцать лет в 1948-м, вышел на свободу в 1957-м. Эта нестыковка не относится на счёт моих плохих математических познаний. Всё гораздо проще. В лагере существовала система "зачётов": хорошо отработанный день засчитывался за три, за плохое поведение (драки, карты, выпивка) "зачёты" снимались. Поощрялось там и стремление к учёбе. Желающих обрести новую специальность отправляли на трёхмесячные курсы (здесь же в лагере сидели разные люди - мастера в том числе), по окончании которых присваивался разряд и выдавался соответствующий документ. Старик овладел профессиями сварщика и крановщика.

- Четыре команды футбольных было. Спортинвентарём обеспечивали самым лучшим. Тренировались. Друг с другом играли, с местными командами, с офицерами. Обыгрывали их всухую - у нас были футболисты (в смысле сидели) из столичных команд.

Я слушал всё это, и не верилось мне, что такое могло быть. Однако, наверно, всё же было. Зачем этому старику врать? Ведь отбывание заключения далеко не самое лучшее времяпрепровождение, чтобы вспоминать о нём в таком далеко не негативном свете. Интересно, а в каком учебнике истории можно прочитать про такой лагерь? Разве что сравнить его с солжениценовской "шарашкой"…

ПРОГУЛКА В ВЕЧНОСТЬ

Не знаю почему, но этот случай был из числа тех, что оставляют самые яркие впечатления. На всю жизнь.

При переезде на новое место жительства, в село Сибирское, я получил от Марины Леонидовны задание: снять план села, уделив особое внимание кладбищу. Наконец-то я получил работу, которая была мне по душе. Эта работа, как мне казалось, сулила прогулку на свежем воздухе в своё удовольствие. Я обошёл село вдоль и поперёк. Накануне был дождь, но на посыпанных песком дорогах этого совсем не ощущалось. Солнышко. Дует лёгкий ветерок, разнося повсюду пение птиц; и ты знаешь, что никуда не нужно спешить - да что может быть лучше!

Кладбище же находилось в самой деревне, что было нетипично для этих мест. Обычно его выносят за пределы населённого пункта. Но, если принять во внимание направление застройки деревни, то всё проясниться: когда-то оно было вне деревни. Сначала я и не понял, что пришёл, куда нужно, даже когда проходил мимо забора - так густо росли кустарник и деревья. Это была старая часть. Забор дважды переносили, когда заканчивалось место. Я пошёл вдоль забора, но всё не видел калитки и нашёл её, только дойдя до конца. Открыл её и…

…Что может быть безжалостное и могущественнее времени. Оно уничтожает материки и моря, стирает в песок высоченные горы и возводит новые. Рождаются и гибнут звёзды, планеты, галактики. Поколения сменяют друг друга. Люди рождаются, вырастают, рождают новых людей, умирают. А время идёт. Оно поступает одинаково со всеми, постепенно придавая забвению добрых и злых, богатых и бедных, сильных и слабых, смелых и трусливых, великих и ничтожных. Люди живут; каждый хочет остановить время, но никто не может. Оно как высший судия разрешает все споры, даёт ответы на все вопросы и всех избавляет в уготованный каждому срок от земных проблем. У всех один финал. Но есть места, где время, несмотря на своё могущество, замедляет ход…

Я закрыл за собой калитку и сказал времени: "Стой! Над ними ты уже не властно!" Время остановилось, и я попал в царство вечности. Пошёл от ещё не занятой земли всё дальше и дальше - в прошлое. Вот свежие, недельной давности могилы. Ещё не успели выгореть на солнце краски на цветах и венках. Ещё блестят позолоченные буквы на черных лентах. На тебя смотрят лица с ещё совсем недавно изготовленных фотографий. Ещё совсем недавно люди были живы. На их могилах не успела вырасти трава, и украшают их пока лишь искусственные цветы. Нет ни деревьев, ни кустов. Лишь ковёр из луговых трав между могил.

Сразу за кладбищем стояло недостроенное пожарное депо. Заброшена стройка была давно. Некоторые части железной конструкции висели неизвестно на чём. Ветер раскачивал их из стороны в сторону, и они издавали скрип. Природа играла реквием,  и от каждого его аккорда на душе становилось всё тоскливее. Он сопровождал меня всё время, пока я был здесь, и слушать его всё более и более невыносимо.

Я шёл по уводящей всё дальше тропинке. Вот уже шиповник с незрелыми бледно-оранжевыми ягодами, - будто на куст гирлянду накинули, - украшает чей-то последний приют. Вот черёмуха. А вот рябина уже начинает разгораться красным огнём. Дальше берёзки; и ветер приглушает печальный металлический скрип шумом листьев. Начинаются тень и прохлада. Вот первые безымянные могилы. Тропинка теряется, и приходится идти просто между оградок. Вот и деревянные кресты. Никто сюда давно не ходит. Всё кругом заросло крапивой. Деревянная оградка на одной из могил покосилась, а крест прогнил и упал. Старые кресты причудливых форм: с "крышами" и в виде треугольной конструкции. На одном подпись вырезана ножом. Тот, кто резал, наверно, думал: на века. Нет, не на века. Соседний крест, давно упавший, привязан к выросшей прямо посреди могилы огромной пихте, а вырезанная надпись почти не видна. Здесь стерегут покой умерших, о которых живые уже забыли, высокие деревья. Жаркий солнечный день, но здесь прохладно. Высоко на ветвях поют птицы, но их голоса слышны как будто сквозь сон. Ты погружаешься в какой-то особый мир. Вдруг начинаешь чувствовать всем своим существом прохладный, кристально-чистый воздух и солнечный свет, золотистым дождём льющийся сквозь ветви деревьев, и тебя охватывает, окутывает, обволакивает тишина. И ветер убаюкивает тебя, и реквием  звучит, звучит, звучит. К тебе приходит, умиротворение, а вслед за ним осознание неизбежности, и ты примиряешься с неизбежностью без страха и сожаления. Всякий вошедший сюда, оставь надежду вернуться. Но каждый вошедший старается быстрее уйти, оставив того, кого когда-то любил. Уйти, чтобы дожить давно отсчитанные минуты своего недолгого существования в мире, где правит время. Уйти, чтобы затем снова вернуться в царство вечности, только уже навсегда.

ЗА ДАЛЬЮ ДАЛЬ

Да простит меня Александр Трифонович Твардовский за этот маленький плагиат. Из Ханты-Мансийска наш путь лежал вверх по Иртышу до посёлка Горноправдинска (километров двести от Ханты-Мансийска), а оттуда, держась реки, мы должны были двигаться в обратном направлении. Предстояло несколько остановок в прибрежных деревнях, где и планировалось производить сбор информации. Планы, естественно, поменялись, но пока никто об это ещё не знал, а впереди была четырёхчасовая прогулка на "Метеоре". Мы выехали в тот же день, 14-го июля. Сперва по обоим берегам Иртыша, который здесь шире раза в два, чем в Омске, можно было видеть лишь промышленные объекты города: огромные цистерны, склады, здания, напоминающие с виду железнодорожные депо и прочие непримечательные строения. Затем их сменили поля с нежно-зелёной травой. Левый берег таким и остался, и пейзаж его дополнялся редкими деревнями, стогами сена и пасущимися коровами. Правый же начал постепенно подниматься вверх, и, в конце концов, взору моему предстала отвесная жёлто-коричневая стена, по вершине которой частоколом росли пихты, чьи тёмные кроны становились чуточку светлей в лучах заходящего солнца. Иногда, впрочем, ненадолго, стена отступала на задний план, и на пологом берегу теснились ивы, образуя, если смотреть сверху, сплошной зелёный ковёр. Они росли так близко к воде, что с катера нельзя было различить, где заканчивается река и начинается суша. Очень часто в Иртыш впадали мелкие речки и ручьи.

Подвыпивший и, в силу этого разговорчивый, местный старожил сказал нам, как называется каждый из них. В месте их впадения вниз по отвестному берегу спускаясь к реке, рискуя сорваться вниз, растут берёзы и ели. Само же русло ручья представляло собой зелёную нишу в стене, монотонность, которой, кроме того, нарушал кипрей, росший сиреневыми пятнами прямо на отвесе. Вид такой, как если бы ребёнок, впервые взявший в руки кисточку, начал беспорядочно рисовать каракули и кляксы.

По мере удаления от устья (в нескольких километрах от Ханты-Мансийска Иртыш впадает в Обь), река приобретала привычную для меня ширину. По берегу, то с одной, то с другой стороны, стояли дебаркадеры, представляющими тот или иной населённый пункт. На одном из них, с надписью на табличке - "Горноправдинск", мы сошли.

Олег Репин

Часть вторая >>>

Экспедиции. Научные результаты >>>