Очевидно, на неприятие взгляда на Сибирь как на колонию повлиял американский синдром, посеявший в головах российских политиков и интеллектуалов убеждение в том, что все колонии в будущем отделятся от метрополии. В ходе дискуссии, которая развернулась в Политико-экономическом комитете Русского географического общества в 1861 г. по поводу колонизации зауральских территорий, академик К.М. Бэр призывал не бояться возможного отделения колоний, ссылаясь на опыт Англии, которая, по его мнению, только экономически выиграла от самостоятельности своих бывших заокеанских владений. Об этом твердила и европейская колониальная наука, устами одного из авторитетнейших исследователей А. Леруа-Болье, заявлявшего: "Метрополии должны привыкнуть <…> к мысли, что некогда колонии достигнут зрелости и что тогда они начнут требовать все большей и большей, а, наконец, и абсолютной независимости"[1].

"Сибирский вопрос" испытал воздействие антиколониального и национального вызовов, приведших к формированию сибирского областничества и идеи сибирской автономии. Следует особо заметить, что сибирский сепаратизм никогда не был политической реальностью и существовал только в умах небольшой группы сибирской интеллигенции, а также части правительственных чиновников, напуганных идеями о неизбежности отделения колоний от метрополий.
Более значительными были экономические мотивы. Особенно отчетливо расхождение интересов центра и региона обнаружилось в вопросах свободы торговли, как внутренней, так и внешней (строительство КВЖД, porto-franco дальневосточных портов и устьев сибирских рек, "Челябинский тариф" и т. д.), а также при распределении бюджетных средств в пользу окраин в период их интенсивного хозяйственного освоения. Серьезные разногласия наметились и в вопросе об определении характера развития сибирской промышленности, направленности транспортных артерий Сибири. Сибирская и дальневосточная общественность сопротивлялась превращению региона в сырьевой придаток центра, призывала освободиться от "московского мануфактурного ига". Вызывало недовольство и то, что ряд реформ (прежде всего, судебная и земская), осуществленных в Европейской России, не были распространены на Сибирь.

Сибирский и дальневосточный регионы оставались долгие годы местом уголовной и политической ссылки, отягощающей местные финансы и развращающе действующей на местное население. Высказывались обвинения, что метрополия высасывает не только материальные, но и духовные силы Сибири, централизовав всю научную деятельность и систему высшего образования. Существовали серьезные расхождения во взглядах на цели и задачи переселенческой политики.

Сыграл свою роль и польский фактор, транслировавшийся в Сибири не только на уровне слухов или скупой официальной информацию, но через непосредственный контакт с многочисленными польскими ссыльными, появившимися в крае еще с конца XVIII столетия. Несмотря на стремление поляков продолжить борьбу и в сибирской ссылке, польская опасность для Сибири скорее переоценивалась, чем недооценивалась, а влияние польского сепаратизма на сибирское общества было ограниченным.

Фобия сибирского сепаратизма появилась раньше, чем в самой Сибири начали формироваться автономистские настроения, и оформилось как общественное явление сибирское областничество. В известной степени страх возможного сибирского сепаратизма был искусственным, но он оказывал серьезное воздействие на региональную политику. Питаясь чувствами нарождающегося сибирского патриотизма, областники творчески восприняли современные им федералистские и колониалистские теории, заложив основы регионализма не только как влиятельного общественного течения, но и особого научного направления[2]. Признавая важность национального фактора в государственном строительстве, они в качестве приоритетного для Сибири считали фактор территориальный, как постоянно действующий, надэтнический, а также стоящий выше социального. В полемике с марксистами, придерживавшихся принципов пролетарского интернационализма и заявлявшими об общности интересов всех рабочих России, Г.Н. Потанин не без основания заявлял: "Рассматривая отношение колонии к метрополии, нельзя не признать существования особых сибирских интересов. Предположим, что в метрополии класс заводовладельцев уничтожен, хозяевами заводов и фабрик стали артели рабочих; что же, с этим падением заводовладельцев исчезнут те претензии на Москву, которые теперь предъявляются Сибирью?"[3].

Примечания

1. Леруа-Болье А. Колонизация у новейших народов. - Спб., 1877. - С. 512.
2. Подробнее см.: Ремнев А.В. Западные истоки сибирского областничества // Русская эмиграция до 1917 года - лаборатория либеральной и революционной мысли. - СПб., 1997. - С. 142-156.
3. Потанин Г.Н. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. - Новосибирск, 1983. - Т. 6. - С. 211.

© А.В. Ремнев, 2002