Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-исследовательского проекта № 09-01-67104а/Т «Этническая история русского населения Среднего Прииртышья в конце XVII – начале XX в.».

Этнографы, изучающие низовые таксономические единицы русского этноса, зачастую проходят мимо весьма интересного материала – так называемых микроэтнонимов или групповых прозвищ. Эти названия рассматриваются современными этнографами как материал, сопутствующий этнониму, обозначающему какую-либо этническую группу – чалдонов, кержаков, хохлов и т.д. – и не представляющий самоценности. Еще Д.К. Зеленин, известный собиратель народных присловий, отмечал их важность для этнографического изучения русского народа. Групповые прозвища – это очень ёмкие выражения, заключающие в себе в концентрированном виде мироощущение крестьян. В данной статье рассматриваются прозвища различных этнических групп, русских и белорусов, проживающих в Среднем Прииртышье (Омской области и Кыштовском районе Новосибирской области) [1].

Осью крестьянского мироощущения [2] является четыре базовых понятия: природная среда – труд – достаток – социальный статус. Исходя из этого групповые прозвища можно разделить на мотивационные ряды, которые отражают эти ценности крестьянского мира.

1. Природная среда. От особенностей места проживания образованы прозвища жителей д. Старологиново и д. Гущино Большереченского района. Их называли ракушками, т.к. обе деревни регулярно подтопляло разливами Иртыша [3] . В д. Московке Большереченского района проживали выходцы из различных населенных пунктов Омской области, в том числе и белорусы. Из-за близости к болоту жителей этой деревни прозвали куликами [4] . По этой же причине население д. Епанчино Нижнеомского района называли пиздриками и сычами [5], а сама деревня имела второе, уличное название, – Сычёвка [6] . Чалдоны д. Лугово-Бесстрашниково Большереченского района имели прозвище чернопяты [7]. Так в Поволжье называли жителей черноземных земель [8] .

2. Труд. Прозвища, связанные с хозяйственными занятиями населения. Жителей д. Строкино Колосовского района называли коноплянниками, т.к. они производили конопляное масло [9] . Чалдонов и кержаков д. Шуево Большереченского района прозвали вохренниками / вохренькими по названию горшка с краской, используемого малярами [10] . Занимающихся охотой и деревообработкой белорусов д. Хмелевки Тарского района называли дятлы. Чалдоны д. Терехово Большереченского района получили мрачное прозвище гробовозы за производством домовин, которые они возили для продажи по деревням [11] . Население д. Киршовки Нижнеомского района соседи называли чирошниками или чирками за изготовление кожаной обуви [12] .

3. Достаток. Уровень жизни нагляднее всего проявлялся в одежде (шире – внешнем виде), пище и бытовых особенностях (отношение к гигиене, в целом в семейном укладе).

Характерные черты одежды послужили основанием для целого ряда прозвищ. Переселенцев, живущих совместно с чалдонами в с. Крайчиково Колосовского района, называли шабалы (шабала – ветошь, истасканная одежда) [13] . Белорусов из Минской губернии, основавших д. Николаевку (она же Дубрава) Колосовского района, за цвет верхней одежды прозвали синяками или синегутами [14] . Старообрядцев-двоеданов д. Усть-Горы Нижнеомского района называли шабурниками [15] . Широко в Сибири известно обобщенное прозвище переселенцев – лапотоны или лапотники. Использовалось оно и в Среднем Прииртышье – в Тарском, Крутинском, Муромцевском, Усть-Ишимском районах [16] . Ярким показателем бедности, по мнению сибяриков-старожилов, было отсутствие обуви, за что переселенцев часто дразнили толстопятыми: гэны толстопятые (д. Александровка Колосовского района) и пензяки тостопятые (с. Мыс и д. Ушаково Муромцевского района) [17] .

Особые пристрастия в гастрономии нашли отражение в прозвищах как старожилов, так и переселенцев. За любовь к шанежкам жителей д. Кокшенево Муромцевского района звали сметанниками [18] . Вятских в с. Кейзес Тарского района называли толоконниками [19], впрочем, это прозвище они привезли с собой с родины [20] . Широко известная страсть белорусов к блюдам из картофеля привела к возникновению прозвища бульбаши, которым прозвали переселенцев с. Поречье Муромцевского и д. Тимофеевки Тарского районов [21] . По этой же причине белорусов д. Поляки Знаменского района назвали барабульниками [22] . Кулажниками прозвали казаков под Омском (кулага – напиток из солода) [23] .

Оригинальная внешность жителей д. Шипицыно Большереченского района послужил поводом для их прозванья шипицинскими космачами [24] . Вероятно, прозвище свое они получили из-за длинных волос молокан, которые проживали в Шипицино совместно с чалдонами. В с. Екатерининском Тарского района переселенцев из Европейской России называли колтучаны [25] (колтун – болезнь волос и кожи головы [26] ).

Особое отношение к гигиене – один из поводов посмеяться над соседями. Вытебшан, т.е. переселенцев из Витебской губернии, в д. Большеречье Кыштовского района Новосибирской области односельчане-смолянины звали свинушанками [27] .

Характерные черты семейного уклада отразились в прозвище жителей д. Лисино Муромцевского района. Звали их опённиками [28] , т.к. все жители деревни приходились друг другу родственниками. Наличие в семьях старообрядцев отдельной посуды у каждого члена семьи и воспринималось как проявление зажиточности, особенно в глазах переселенцев, привело к возникновению прозвища чашечники (д. Красноярка Усть-Ишимского района) [29] .

4. Социальный статус выражался в поведении, речи, отсылке к «старине».

Особенности поведения – грубость, лень, пустозвонство и пр. – становились объектами для высмеивания в прозвищах, прежде всего, переселенцев. Жители с. Могильно-Посельского имели два прозвища – галманы и посельга [30]. Слово «галманы» было широко известно в Курской, Тульской, Орловской, Тамбовской и Воронежской губерниях и означало «глупый, болтливый человек, грубиян, невежда», при чем галманами называли как государственных крестьян, так и однодворцев [31]. В конце XIX в. в с. Могильно-Посельском проживало 6 человек из тех областей, в которых это слово употреблялось и 9 человек – в д. Могильно-Старожильской [32] . Прозвище посельга происходит от слова «посельщики», т.е. принудительно посаженные на землю в качестве наказания за совершенные преступления. Именно посельщики основали с. Могильно-Посельское.

Жителей с. Хомутинки Нижнеомского района дразнили сопляками [33] , а самоходов из д. Калачевки Тарского района – сачками (сачок – хитрый лентяй [34] ).

Переселенцы д. Большеречье Кыштовского района Новосибирской области прозвали чунарями жителей д. Отрадново и д. Ново-Николаевки того же района [35]. Слово «чунарь» хорошо известно во многих деревнях Среднего Прииртышья. В частности, помимо упомянутого района Новосибирской области, он зафиксирован в Знаменском и Муромцевском районах Омской области. Чунарьём называли глупых, бестолковых людей [36], а также молодежь [37] .

Прозвища, образованные от особенностей речи, получили белорусы д. Александровки Колосовского района, которых звали гэнами за употребление слова «гэно» вместо «что» и произношение слов с придыхательным «гхэ» [38] . Также александровских белорусов соседи-чалдоны из с. Крайчиково называли зезюлями. Видимо прозвище произошло от слава «зезюля», т.е. кукушка, а в переносном значении – надоедливый человек [39] . Чалдонов с. Могильно-Посельского Большереченского района прозвали могильски колт(д)ыки [40], возможно, за особенность произношения слова «когда» [41] . Смоленских переселенцев, основавших д. Курганку Муромцевского района, соседи из д. Ядрошниково Кыштовского района Новосибирской области назвали талагаями и токачами [42]. Слово талагаи, некоторые исследователи производят от глагола «талалакать», т.е. «говорить картаво». В то же время это слово в Европейской части России использовалось в значениях «лентяй», «невежда», «пришлый мужик, отличающийся костюмом» [43] . Прозвище токачи происходит от употребления населением д. Курганки слова «тока», вместо «только». От глагола «талалакать» произошло и прозвище хохлов из д. Коломенки Крутинского района – коломенские талалаи [44] , которое стало синонимом глупого человека. Казаки Иртышской линии за мягкое произношение «ч», которая звучала как [щ] или [ш], получили прозвище шебашьки, т.е. чебачки [45] . Прозвище также характеризовало иртышских казаков как заядлых рыбаков.

Исторические события и предания о них послужили материалом для появления прозвища коловичи, которым еще в начале XX в. называли тарских старообрядцев, в том числе в д. Слободе Знаменского района, чьи предки пострадали за веру в 1722 г. [46] . Население д. Тоскатлы Колосовского района имело прозвище татары, т.к. до появления русских на месте этой деревни жили татары [47] . Из-за постройки церкви переселенцев д. Воскресенки Нижнеомского района староверы из соседней д. Киршовки прозвали попами [48] .

Большая часть из приведенных прозвищ в повседневном общении не используется и значение многих из них стирается из памяти людей. Этимологию некоторых прозваний установить не удалось. Это прозвище жителей д. Новологиновой Большереченского района, которых называли жуками [49] . Переселенцев из Витебской губернии, которые основали д. Бекмес Муромцевского района называли кицы [50] , а курских переселенцев-кацапов деревень Мало-Каиркуль и Уваровки Большереченского района дразнили коцулями [51] .

Аккумулируя в себе ценностные ориентации крестьянского общества, групповые прозвища ярко характеризуют восприятие чужого социума в рамках сибирского противостояния старожилы-переселенцы. Понимая условность и подвижность хронологической границы в определении старожилов и переселенцев, мы, прежде всего, имеем в виду отношения между сибиряками и новоселами конца XIX – начала XX в. Поскольку старожилы (казаки, чалдоны, староверы – кержаки и двоеданы) раньше освоили сибирские земли, у переселенческих групп практически отсутствуют прозвища, отражающие особенности местности проживания (за исключением жителей съезжей д. Московки Большереченского района).

Аналогичная ситуация с прозваньями, образованными от специфики хозяйственных занятий группы. В крестьянском восприятии полноценным человеком являлся тот, кто хорошо работал и, следовательно, имел соответствующий уровень жизни, выражавшийся в одежде, потребляемой пище, предметах обихода и пр. Поскольку переселенческие группы первоначально имели более низкий уровень жизни, нежели старожилы, среди мотивационных типов для создания прозвищ переселенцев нет хозяйственных занятий. К тому же прозвище могло появиться до того, как переселенцы успевали зарекомендовать себя хорошими ремесленниками. Более того, переселенцы зачастую воспринимались старожилами как плохие работники, что подтверждалось их внешним видом (ходят в лаптях и дешевых синих кафтанах), системой питания (едят непонятную пищу, например, картофель, в то время как основу рациона старожила-сибиряка составляли крупы и мясо), бытовыми привычками (нечистоплотны).

Отсутствие достатка, в сибирско-старожильческом его понимании, означало низкий социальный статус новопоселенцев. Этому соответствовали прозвища, произведенные от особенностей речи, которая являлась наглядным показателем места человека в обществе: рациональная размеренная речь старожила против эмоционального потока слов переселенца [52] . Не случайно прозвища, образованные от особенностей речи, стали синонимами таких слов как пустомеля, лентяй, невежда и т.д. Поэтому у старожильческих групп Среднего Прииртышья прозвища, образованные от особенностей речи, встречаются редко. Исключение составляет прозвище могильно-посельцев – колтыки, которое в XIX в. считалось обобщенным названьем для всех сибиряков [53] .

В ходе этногруппового общения рождались устойчивые выражения – народные присловья [54], характеризующие различные стороны быта или психологию группы. Многие выражения возникли в старину и были принесены переселенцами с родины. Например, у жителей с. Усть-Тары и с. Нагорного в ходу было присловье о пермяках д. Ново-Троицкой (Опушки) Тарского района: «Пермяки – соленые уши» [55]. Присловье отражало давний промысел пермяков, которые занимались разгрузкой соли с барж на р. Каме. Немало присловий сохранилось о вятских: «Вятский слепень наехал на пень и кричит: "Сворачивай!"»; «Вятские – люди хватские, семеро одного не боятся» (с. Нагорное и д. Уразай Тарского района) [56] . Из Европейской части России пришло и прозвище вятских – толоконники (с. Кейзес Тарского района).

Противостояние старожилов и переселенцев вылилось в обмен присловьями. Старожилы дразнили переселенцев-лапотников: «Где вилы в бок, где шерсти клок» (с. Нагорное Тарского района) [57]. Переселенцы о старожилах: «Самоходы сами ходят, а чалдонов черти носят» (с. Атирка Тарского района) [58] . Вытепаны из д. Вороновки Колосовского района дразнили сибиряков из с. Логиново этого же района: «Чалдобаны сено косют, чалдобаночки гребут».

Существовали и рифмованные дразнилки (д. Киршовки Нижнеомского района):

Россия-кишка, насрала два мешка .
Стали весить – пудов десять, стали мять – пудов пять [59] .

Чалдонов из д. Гущино Большереченского района дразнили соседи из д. Могулинки:

Гущинские ракушки, приходите в гости к нам.
У нас курица пропала, мы наварим супу вам [60] .

Приведенные прозвища не всегда соотносятся с одной какой-либо этнической группой. Например, чарошниками называли население д. Киршовки, где проживали чалдоны и староверы-двоеданы. Прозвище шипицинские космачи одинаково применялось как к молоканам, так и чалдонам д. Шипицыно. Возникает вопрос: можно ли данные групповые прозвища назвать этнонимами? Среди лингвистов по этому вопросу не единства: Е.В. Ухмылина, В.А. Никонов, А.Ф. Журавлев, А.И. Рыко считают данный вид антропонимов микроэтнонимами (региональными или локальными этнонимами) [61]. Но, в таком случае, каждому локальному этнониму должна соответствовать локальная этническая / этнографическая (в этом вопросе нет единства среди этнографов) группа, что в реальности оказывается невозможным. В современных лингвистических исследованиях предпочтение отдается термину «коллективное прозвище» (Т.И. Макарова, И.О. Широкова, Г.Н. Чагин, Ю.Б. Воронцова) [62] без какого-либо соотнесения с этнографическими единицами.

Рассматриваемые нами антропонимы отражают особый вид общения в рамках определенного локуса – «куста» деревень, который сложился в результате заселения и культурного освоения определенной местности. Такой локус предполагает непосредственное общение жителей рядом расположенных деревень: при выполнении сельскохозяйственных работ, на съезжих праздниках и ярмарках, в церкви, школе, правлении, клубе, и т.д. Коллективные прозвища – это, с одной стороны, отражение местечкового сознания крестьян, а с другой – выражение системы ценностей крестьянского мира в целом.

Нами были рассмотрены следущие локусы:

1) Большереченский район: а) Шипицыно – Гущино – Могильно-Посельское, Могильно-Старожильское – Могулинка – Лугово-Бесстрашниково; б) Шуево – Терехово – Московка – Старо-Логиново – Ново-Логиново;

2) Колосовский район: Строкино – Александровка – Крайчиково – Николаевка – Тоскатлы;

3) Нижнеомский район: Хомутинка – Епанчино – Усть-Горы – Киршовка – Воскресенка – Рязанка;

4) Тарский район: Усть-Тара – Ново-Троицк (Опушка) – Нагорное – Калачевка – Поречье – Хмелевка – Бекмес;

5) Кыштовский район Новосибирской области: Большеречье – Отрадновка – Ново-Николаевка.

Рассмотрим процесс имянаречения на примере третьего и четвертого локусов из вышеперечисленных. Третий «куст» деревень интересен тем, что в этом процессе задействованы различные этнические группы: чалдоны, проживающие в с. Хомутинка, д. Киршовка и д. Епанчино, старообрядцы-двоеданы из д. Усть-Горы и д. Киршовки и переселенцы: хохлы в д. Рязанке и российские в д. Воскресенке.

Жители старообрядческих деревень имели прозвища по видам одежды: усть-горские – шабурники, киршовские – чирошники. В первом случае прозвище могло возникнуть тогда, когда шабуры, кроме усть-горских староверов, уже никто не носил. Это привлекло внимание соседей и привело к появлению прозвища, высмеивающего старомодность усть-горцев. Жители д. Киршовки могли получить прозвище чирошники от тех людей, которым этот вид обуви был в диковинку, например, от переселенцев из рядом расположенной д. Воскресенки (основана в 1892 г.). Новоселы прибывали в Сибирь в лаптях – обуви неизвестной сибирякам-старожилам. В свою очередь, киршовские двоеданы стали называть воскресенских попами, т.к. первым делом переселенцы стали хлопотать о возведении в своей деревне церкви, которая появилась в 1911 г. [63] .

Епанчинские чалдоны, которых прозвали сычами и пиздриками, могли получить свое прозвище сразу же после переселения из с. Хомутинки, т.к. оно было связано с особенностями местность, в которой расположился выселок. В начале XX в. д. Епанчино была известна под уличным названием Сычевка [64] . В то же время, это прозвище могло отражать характер населения, т.к. сычами часто называли нелюдимых, сердитых и неразговорчивых людей.

Прозвище жителей с. Хомутинка сопляки – ситуативно, т.к. согласно легенде оно произошло от старика, у которого «сопли не держали» [65] . В тоже время оно вписывается в тематический ряд прозвищ, образованных из противостояния старожилов переселенцам, когда одна из сторон обвиняет другую в непрактичности, лени и пр.

Характерными чертами четвертого локуса является, то, что он был объединен общим церковным приходом с центром в переселенческом с. Нагорном и большинство деревень, входящих в этот «куст» являлись переселенческими, за исключением старожильческого с. Усть-Тара, которое было центром Петропавловского прихода и находилось на периферии рассматриваемого локуса. Село Нагорное было основано вятскими переселенцами, а в 1897 г. в нем была открыта церковь Св. Николая [66] . В приход входили д. Ивановка, населенная зырянами, д. Ново-Троицкая (по-уличному – Опушка), в которой проживали пермяки, и белорусские поселки Калачевка, Поречье, Хмелевка, Коршуновка, Бекмес и др.

Из белорусских поселений самыми ранними являлись Поречье и Калачевка, которые были основаны в 1897 г. и составляли единый брачный круг. Основатели с. Поречье прибыли из Борисовского уезда Минской губернии [67] , а первопоселенцы д. Калачевки были родом из Трубчевского уезда Орловской губернии, Черниковского уезда Могилевской губернии, а так же из Витебской и Виленской губерний. Поречье быстро превращалось в крупную зажиточную деревню. Здесь находилась начальная школа. В итоге, Поречье стало центром белорусских поселков округи. Пореченцы получили прозвище бульбаши из-за огромных огородов, засаженных картофелем. В тоже время калачевцы от соседей-пореченцев получили прозвище сачки калачевские, указывающие на леность его обладателей. Что же делало калачевцев в глазах пореченцев лентяями? Поскольку основатели д. Калачевки прибыли из различных губерний, они поселились на разных концах деревни. Не случайно калачевцы имели несколько этнонимов: их называли и хохлами, и самоходами, и лапотниками [68] . Обилие прозвищ, напряженные отношения между деревенскими краями – все это сильно отличалось от ситуации в Поречье, которое было основано выходцами из одних мест.

Поселок Хмелевский находился далеко от центра локуса, в урмане, и его жители промышляли лесозаготовками, за что получили характерное прозвище дятлы. Жителей д. Бекмес, прибывших из Витебской губернии в 1898 г., более поздние белорусские переселенцы называли кицы или кацапы [69] . В тоже время окружающее русское население и тех и других называло хохлами [70] .

Вятские с. Нагорного не получили от соседей-чалдонов из с. Усть-Тары и белорусских переселенцев какого-либо прозвища. Возможно, это связано с тем, что соседи знали различные присловья о вятских, которые те привезли с родины. В связи с этим эмоциональная потребность в высмеивании была удовлетворена.

Можно заключить, что большая часть прозвищ рассмотренных локусов появилась в конце XIX в. и выросла из особенностей общения между старожильческими и переселенческими группами населения. Рассмотренные прозвища были в ходу еще в 1930-х гг., а затем из области активного употребления стали постепенно переходить в разряд воспоминаний о прошлой жизни, т.к. изменялся быт, хозяйственные занятия, в сундуки была спрятана традиционная одежда, но самое главное – трансформировались этносоциальная структура общества и крестьянское мировоззрение. Данный переход завершился в послевоенное время со сменой поколения, во второй половине 1940 – начале 1950-х гг.

Таким образом, изучение групповых прозвищ позволяет выявить специфику восприятия «чужого» в крестьянской среде. Классификация мотивационных типов групповых прозвищ выводит на уровень рассмотрения ментальных основ крестьянского социума. Данный вид антропонимов маркирует локусы, которые выходят за рамки сельской общины и включают в себя различные этнические группы. Это меняет традиционную систему координат исследования крестьянского мира, который рассматривается либо как организованный в общины, либо как сумма этнических / этнографических групп.

© А.А. Крих, 2009