ГЛАВА II. Эротические обряды и обычаи европейских народов в праздниках календарного цикла

2.1. Начало года

В данной главе будут рассмотрены преимущественно весенние эротические обряды и обычаи. Так как весна – это период активной сельскохозяйственной деятельности, на весну приходится максимальное количество праздников, в том числе и эротических. К их числу принадлежит такое сложное и оригинальное явление как обычай справлять карнавал (масленицу). Этот обычай знаком всем народам Европы, но формы его различны, как различны и его сроки и длительность: от однодневного или трехдневного карнавала за один – три дня до начала великого поста до многолюдного карнавального периода – с 6 января и до великого поста. Ранее карнавал приходился на день весеннего равноденствия, но с принятием христианства был передвинут, так как совпал с Пасхой. Невозможно было сосуществование двух праздников, один из которых отличался разгулом, а второй предполагал смирение. Как бы ни истолковывались смысл и происхождение обычая карнавала, но бесспорна тесная связь веселья и разгула, свойственного этому празднику, со сменяющим его периодом строгого воздержания – поста: связь не только по времени (одно сразу за другим), но и по резкому контрасту[1] . 

По своему характеру масленица, или карнавал, народный праздник не связан ни с какими церковными обрядами, и только время его определяется по церковному календарю – он отсчитывается от Пасхи. Карнавал - радость, безудержное веселье, полная свобода поведения и выражения чувств – это то, что определяет характер праздника, пронизывает всю его обрядность. Все обряды карнавала внерелигиозны, а некоторые из них были пародией на церковный культ. В карнавале явно проступают черты древних празднества аграрного типа.

В карнавальных символах все и все представлено в смешном виде. Особую атмосферу создавали фривольный характер поведения, смех, веселье, игры и танцы, имеющие эротический смысл, т.е. действия, которым издревле приписывали свойство магическим образом вызывать плодородие[2] . Перед тем как перейти непосредственно к карнавалу, рассмотрим сначала обряды, которые ему предшествовали.

Второго февраля  итальянцы праздновали день Канделлоры. Совершали ритуалы, будто бы способствующие плодовитости женщин (стегали ремнями, вырезанными из шкуры барана, женщин, желающих иметь детей)[3]. Этот важный для жизни итальянского крестьянства обычай практиковался много веков и сохранился после распространения на Аппенинском полуострове христианства[4] .

Большим событием у народов Пиренейского полуострова было пятое февраля – праздник святой Агеды – покровительница женщин. Настоящее веселье разыгрывалось к вечеру, когда женщины на собранные за день деньги устраивали пирушку, доступ на которую мужчинам был воспрещен. Свидетелю начала XX века, наблюдавшему такую вечеринку в Саламанке  она напоминала дионийские оргии. На следующий день эта пирушка повторялась, на нее допускались уже девушки и холостые мужчины[5] .

На Британских островах большое влияние на судьбу многих праздников оказало сильное распространение протестантства, особенно пуританства, с необыкновенным фанатизмом и жестокостью искоренявшим не только пережитки языческих культов, но и самые невинные праздничные народные развлечения и игры[6] .

Наиболее популярным праздничным днем февраля в Англии издавна считался день святого Валентина , праздник любви и влюбленных. В этот молодые люди собирались для того, чтобы по жребию определить свою временную возлюбленную на год. Избранная девушка получала от своего Валентина подарок. В Шотландии часто юноши вытаскивали имена из одного ящика, а девушки из другого, так что каждый имел  в течение года двух «Валентинов». Однако  парень считал более близкой ту девушку, имя  которой он вытянул сам. В некоторых областях, хотя жребия и не тянули, но первое лицо противоположного пола. Которое встречали утром в этот день, считалось «Валентином» на весь год.

Из этого старого обычая в дальнейшем развивается обычай обмена любовными посланиями между влюбленными, который к XVIII веку становиться широко распространенным ко дню святого Валентина, когда, по народным верованиям, птицы выбирают себе подругу,  было приурочено много гаданий о браке.

В Италии 5 марта - Ферне Анне Перение – это был чисто народный праздник, носивший  характер веселого и разнузданного  новогоднего праздника. Красочное описание этого праздника римского плебса нам оставил Овидий. В третьей книге его мы читаем: «в иды  мы празднуем день торжественной Анны Перены недалеко от твоих Тибр – чужеземец, берегов. Толпы народа идут и здесь, растянувшись на травке, пьет и в обнимку лежит каждый с подружкой своей. Многие – прямо под небом, немногие – ставят палатки, иль из зеленых ветвей строят себе шалаши, иль вместо твердых столбов тростники они в землю втыкают и покрывают потом сверху одеждами их. Солнцем они и вином подогретые пьют за здоровье, стольких, желая годов, сколько кто чаш осушил. Здесь ты найдешь и таких, кто выпьет и Нестора годы, и женщин найдешь, что годы даже Сивилл перепьют. Песенки также поют, каким научились в театрах, сопровождая  слова вольным движением рук, и хороводы ведут неуклюже, выпив, подружки, и распустив волоса, пляшут в нарядах своих. Возвращаясь, идут, спотыкаясь толпе на потеху, и называет толпа встречных счастливцами их. Видел недавно я там (ну как про такое не вспомнить): пьяная бабка брела, пьяного мужа вела. Но так как много идет, о богине сей вздорных сказаний, то никаких не хочу басен о ней я скрывать»[7] .

2.2. Вне времени или «по случаю»

Современному этнографу, изучающему традиционные обычаи и обряды русских, бывает нелегко соотнести и «привязать» тот или иной их ритуал, ответить на вопрос, являлось ли его бытование традиционным «от веку» или же появилось позднее (и, следовательно, с чем было связано). К таким трудно хронологически определимым обрядам можно отнести оральный вариант обрядового коитуса – вариант пародийный, святочный, долженствовавший веселить участников действа. Среди известных, например, описание забавы с символическим «покойником» (как бы предком) на Русском Севере, которому вставляли от «зубы» из брюквы – этот «ротик» девушки должны были целовать.

Тем, кто отказывался, приходилось еще хуже – их заставляли целовать «инструмент» (пенис) символического «покойника», роль которого играл один из парней» «Покойник» на скамейке лежит, инструмент-то у него голый. Девку тащат: целуй инструмент! Не поцелуешь – конники, (т.е. ряженые конями) ремнями нахлещут…» иногда на «мюшню» намазывали наматывали ниток и лоскутков, которые девушка должна была зубами (!) размотать, а нитки и лоскутки бывали намеренно грязные и даже «усцаные»: «На мошню-то намотают ниток, а она вся выцисто усцяна. «Нут-ко, зубами оторви…». Иногда нитки привязывали прямо к пенису (« к шишке») – «Приходите и откусывайте!» «Они накланяюцце и откусывают…».

Неудивительно, что именно девушкам ритуал предписывает целовать мужской пенис, разматывать губами накрученные на него грязные тряпки и веревки. Описывание подобного обычая заставляет признать, что русская народная культура была иногда не менее жестока в желании заставить женщин демонстрировать свою подчиненность, отсутствие права на личное недовольство или протест, чем многие другие культуры в Европе. Рот (губы, зубы) также не случайно сексуализированы и играют в данном обряде перверсивную роль женского лона, которое не должно сопротивляться, даже если претендующий на его использование индивид женщине отвратителен[8] .

Вопрос о том, всегда ли или как долго существовал подобный ритуал достаточно сложен. Однако включение в него женского рта - в отличие от рта мужского, «сключенного из сексуального оборота» явственно свидетельствуют об использовании женского рта как инструмента подавления индивидуального сопротивления и протеста. Другой вывод, который напрашивается в результате анализа этого этнографического нарратива, - подтверждение идеи М. Фуко о «надзорно» символическом типе насилия над женским телом и над женской сексуальностью в любой традиционной европейской культуре. На практике жестокость этого символического насилия не меньше, чем прямое физическое насилие. Патриархальная культура, заставляя молодых девушек участвовать в подобных действах, достигала множественного эффекта.

Во-первых, этнические нормы этой культуры заставляли участниц ритуала с символическим покойником с терпением и известным безразличием относиться к собственному отвращению, преодолевать его, подготавливая к безропотному исполнению любых прихотей мужчины. Такое преодоление вполне соотносимо со знаменитым «поцелуйным обрядом», описанным голландским дипломатом А. Олeарием в XVII веке. «Обычай  же (у них) таковой есть, - писал один изумленный иностранец в том же XVII столетии, - господин дома бьет челом гостям и кланяется в землю, чтобы гости его жену изволили целовать. И гости по единому кланяются и целуют и, отошед, хозяину кланяются в землю ж…».

Помимо супруги хозяин позволял дорогому гостю целовать и замужних (только  замужних!) невесток. Запрещая им сидеть за общим столом, и давая их уста на время в «пользование» гостю, хозяин как бы «делился» принадлежавшим ему и зависим от него «богатством»[9] .

Адама Oлeария, испытавшего на себе этот ритуал, поразила бессловесность женщин, стоявших с «опущенными на пол глазами и дававших свои губы тем, от кого так разило неприятным запахом всего, что они ели и пили». («Поразсуди, -писал в XVI веке автор «домостроя», [везде же] человеческие немощи! Духа гнушайся чесночного, хмельного, болотного и всякого смрада, сего ради [лобзания ] с опасным твари!»). Посланник папы римского монах Павел Алеппский записал, что совершил этот обряд «с большим принуждением» и был «словно лишенный зрения и разума, [боясь], что [иначе] выгонят из дому».

Во-вторых, и это весьма существенно, та же патриархальная культура подавляла естественные проявления сексуальности (заставляя переживать естественный элемент сексуальной игры как «грязный», выставляя его как «наказание», которое нужно перетерпеть). Существовали ли ритуалы подобные игре с «покойником» и его пенисом, в прошлом, или же появление было логическим следствием развития поцелуйного обряда в допетровской России – вопрос остающийся открытым.

Так или иначе, женский рот выступал в поцелуйном обряде локусом подавления личностной идентичности, местом инскрипций традиционной этики, с помощью которой женщину заставляли учиться подчинению[10] .

Нам представляется целесообразным привести здесь известный у русских обряд опахивания, хотя формально его нельзя отнести к календарным обрядам. Сведениям, которыми мы располагаем относятся к зимнему периоду. Обряд  опахивания окончательно ушел из быта. Из известных многочисленных описаний самое раннее относится к 1810 году[11] . «В самую полночь, известив наперед, чтоб никто не выходил на улицу, женщины собираются у околицы, и шествие начинается следующим порядком. Впереди идет девка с образом, за ней женщина верхом на помеле, с распущенными волосами, с обнаженной грудью, в одной рубахе, в исступлении пляшет и кривляется. Далее хор девок, женщины в таком же виде, как и вожатая, с ухватами, кочергами, косами и серпами, поют, хлопают в ладоши и испускают дикие крики, также пляшут и кривляются. Сзади толпа женщин с зажженной лучиной или пучками соломы окружают нагую старуху, обыкновенно вдовую, наряженную в соху, коею три раза опахивают деревню. Процессия останавливается перед каждым домом, женщины идут в воротам и, производя ужасный звон в серпы и сковороды, неистово все вдруг кричат и голосом ведут « Ай! Ай! Секи, руби смерть коровью, ай, ай, вот она! Вот она! Секи, руби, ай, ай!». Броневский отмечает, что обряд этот известен почти по всей Росси и что он «носит на себе печать глубочайшей древности».

Среди материалов об опахивании, хранящихся в Русском географическом обществе, преобладают описания, относящиеся к середине XIX века. Они однотипны и свидетельствуют, что основные черты обряда не варьировались: женщины, преимущественно девушки и вдовы, ночью, в белых рубахах или нагие, простоволосые, с диким шумом опахивали сохой селение. Интересны два описания, сделанные в 1848 г. П. Смирновым в Нижегородской губернии «Прошлой зимой, - пишет он, - во время скотского падежа с соседском селе Троицком собраны молодые, якобы непорочные девки, которые по настоянию стариков своих ночною порою, растрепав свои волосы и сбросивши с себя верхние платья, в одних белых рубахах , как бы жрицы некой богини, запряглись в легкую соху, и не щадя  здравия прошли вокруг села снеговыми сугробами, и провели борозду не менее версты составляющую». Языческий характер этого «вакханального хода» подчеркивают многие негодующие информаторы. Основные черты обряда повсеместно одни и те же[12] .

Поскольку почти все информаторы говорят о крике и ругательствах, сопровождающих опахивания, о песнях, которые также выкрикивали, можно полагать, что слово издавна являлось органической частью этого обряда. Недаром А.Ермолов, говоря об опахивании как о наиболее известном для предохранения скота от болезней суеверном обряде, сообщает, что оно «производится в ночное время голыми или одетыми в одни рубахи, простоволосыми бабами и с разными песнями и заговорами».

Как в самом обряде магические приемы уживаются с курением ладана, крестным знамением и иконами, так в словесной его части магические заклинания увязываются с молитвами и церковными возгласами. Так, с течением времени христианские и языческие элементы в обряде опахивания слились воедино.

С.А. Токарев справедливо считает, что обряд опахивания наиболее характерен для обрядов апотропеического типа, цель которых не допустить приближения болезни.

В первоначальный магический текст вплетаются упоминания о включенных в обряд предметах церковного культа (ладан, свечи, иконы), несущих магическую нагрузку подобно черте круга, железу плуга, нагому женскому телу.

Христианские черты в тексте усиливаются, а текст разрастается, перекликаясь с духовными стихами и заговорами. Отсюда их органичность в обряде опахивания, в функциональной структуре, объединяющей подобно заговору магические функции слова и обряда.

В обряде опахивания  очень ярко сказывается драматургическая основа обрядов. Исполнители его отказываются от обычных форм поведения и перевоплощаются в носителей магической силы, которым в этой их функции надлежит вести себя «в роли», им разрешается обнажать себя, шуметь, кричать, кривляться и сквернословить (правда, в одном свидетельстве XIX века указывается, что участники опахивания были привлечены к ответственности за нарушение общественной тишины).  В данном случае, мы имеем примеры, по терминологии Ю.М. Лотмана, «ритуального поведения», ситуацию, при которой в народном сознании резко дифференцируется практическая и символическая деятельность, когда поведение участников обряда в той же мере, как и произносимые ими слова, получают знаковую функцию, обеспечивающую действенность обряда, его практическую целесообразность[13] .

Русский обряд опахивания типологически близок и к соответствующим украинским обрядам, к немецким и чешским шествиям с плугом, а также к обрядам народов Поволжья, в частности к мордовским и чувашским. 

Е.А.Аничков приводит аналогичные примеры из быта не только чувашей, но и черемис и вотяков, а также лужских сербов, поляков и болгар, отмечает бытование этого обряда в Дагестане, в Германии, у древних римлян.
Отдельные известия  об «опахивания» полей плугом или бороной в период масленичного карнавала мы находим  у швейцарцев. Еще в начале XX века парни и девушки (или только девушки) тащили плуг вокруг полей. Возможно, что здесь магия плодородия соединилась с апотропеическими знанием как этих действий (магический круг), так и самого плуга[14] .

2.3. Карнавал

Перейдем теперь непосредственно к карнавалу, который, занимал огромное место, например, в средневековой Франции[15] . Он был как бы второй реальной формой самой жизни. Всенародность, полная свобода в поведении и выражении чувств, равенство, изобилие отличали эту временную утопическую жизнь, которая разыгрывалась как пародия на обычную.

Самый простой и наиболее распространенный во Франции прием ряжения, создающий комический эффект – это переодевание мужчин в женское платье, а женщин в мужские брюки и куртки, вывернутые на изнанку. Один пол берет временный реванш над другим, можно позволить себе по отношению к лицу другого пола вольности, даже непристойности, дать выход обычно подавляемым эротическим склонностям[16] . В конце XIX века обычай ряжение стал постепенно исчезать, его оставило вначале старшее поколение, а затем и молодежь. После 1920 года маскарады сохранились лишь как детские забавы.
Особое место в карнавальной обрядности занимал персонаж, олицетворяющий цикл в целом или отдельные периоды. Чаще всего Карнавалом было соломенное чучело,  нередко оно изображало голого человека с весьма очевидными признаками пола.

Карнавал – период, когда все дозволено, давал большие возможности для  выражения общественного мнения. В самых многочисленных приемах находила свое выражение природная склонность к шутке и иронии. Холостяки, мужья, обманутые и обманывающие, супружеские пары не умеющие жить в  ладу, девицы, осмелившиеся  иметь ребенка, - все они должны были нести публичное наказание, не пытаясь уклониться от него, а какое это будет наказание, зависело от французских судей. В дни карнавала обнародовались и тайные связи. Шутники рассыпали солому так, чтобы наметить тропинку от супружеского дома к дому любовника или любовницы.

Эротическая окраска многих карнавальных обрядов диктовалась их направленностью на плодородие  не только земли, но и человека[17]. Так, в Верхней Савойе, женщина, остававшаяся бездетной в конце первого года замужества, должна была пройти особый обряд: ее обсыпали орехами, миндалем, (символы размножения, произрастания). Эротический смысл скрывается во многих посиделках молодых[18] . В эти дни устраивались различные состязания, в которых особую роль отдавали молодоженам.

В каждой области были свои карнавальные развлечения. Большое место среди них отводилось шутке и различного рода проделкам. Во многих из них проступают черты магии плодородия. Танцы, исполнявшиеся во время  карнавала, носили либо шуточный, эротический характер, либо представляли собой ритуальное действо, направленное на получение урожая. Магического воздействия ждали от хороводов, устраивавшихся вокруг костра. В действиях молодых, разжигавших костры и танцевавших вокруг них, первоначально предполагался магический смысл – усилить и обновить «любовный огонь», отогнать злые силы и уберечь от бесплодия.

Во второй половине XVII века характер народных праздников изменился. С изменением эстетических концепций эпохи карнавал утратил свою всенародность. Народно-праздничная традиция с этого времени развивается по двум линиям. В придворных кругах народная традиция  утрачивает свое внутреннее содержание, хотя и сохраняет форму в стилизованном виде. Празднества с маскарадными шествиями, аллегориями лишь внешне копируют стиль маскарада. В народе же, особенно во французской деревне, карнавальная обрядность, с ее очевидной аграрной направленностью, сохранилась до конца XIX века, а местами до первой мировой войны, хотя смысл отдельных обрядов постепенно утрачивался, и в карнавале, дожившем до наших дней, сохранилась лишь его игровая сторона.

Многочисленные церковные  и правительственные ордонансы, запрещавшие карнавальные представления под предлогом устраивания беспорядков, привели к тому, что продолжительность праздников значительно сократилась[19] .

В период карнавала в деревне Карбаллал (Галисия) в «четверг кумушек и кумовьев» девушки делают из соломы кукол, одевают в женские платья  и усаживают их на балконах; парни должны похитить этих madamas и сжечь на площади. Девушки же в свою очередь захватывают  изготовленное парнями мужское чучело, сжигают его. Веселье обязательно заканчивается  общей трапезой и танцами.

В Португалии обычаи сходны с галисийскими. В Бейра –Алта  женщины делают изображения кума и кумы и вывешивают их за окном. В Эштремош  в «четверг  кумовьев»  парни выходят на улицы одетые в праздничные костюмы, украшенные лентами и цветами, несут шелковые флаги. Девушки же выходят им на встречу в запачканных платьях, несут кухонную утварь, их знамя рваное; вся их  процессия пародирует мужскую. В «четверг кумушек» роли меняются. В эти четверги происходят шуточные перебранки, схватки между процессиями.

Традиция таких перебрасываний шутками, часто эротического содержания, взаимного обливания водой идет из глубокой древности. Аттическая комедия  к.V- н.IV веков до н.э. возникла из такого же ритуального «агона» - спора двух полухорий – мужского и женского. В основании комедии лежит не один хор, а переменная песня, шумная перебранка двух  полухорий, столкновение двух маскированных ватаг веселой и праздничной молодежи, ведущей «фаллические хороводы», веселый спор. Обрядовый характер этих ритуальных действий в наши дни  участниками уже не осознается – остается лишь игровой элемент[20] .

В Андалузии в один из кумовских  четвергов участники праздника  тянут билетики и по жребию составляют пары «матерей»  и «кумовьев». Во  все карнавальные дни они публично разыгрывают влюбленных. Бывало, что карнавальные кум и кума  становились женихом и невестой, а затем женились.

Незамужних женщин поэтому шутливо утешали весной в  Андалузии:

Вот наступит карнавал,
Праздник женщин
Кому не достанется жениха
Пусть подождет следующего года.

Последние три дня перед постом – от воскресенья до вторника – это так называемый полный карнавал. Карнавал персонифицировался в толстого огромного человека, любителя еды, вина и женщин – дона Карнавала. Его тряпичные изображения, с подчеркнутыми мужскими признаками, возят все три дня в разукрашенной тележке. Как ни парадоксально, этот антропоморфизированный герой праздника, олицетворяющий разгул плоти, отрицание всех общественных норм приличия и порядка, с давних времен назывался «святым»[21] .

Основным принципом карнавала, соблюдение которого обязательно для всех участников, - это полная свобода от всех правил, которым следуют в остальные дни года. В основном карнавальные правила построены по принципу полярности нормам  обыденной жизни: почтение к старшим заменяется насмешками, мистифицированнием; чинность в общение с женщинами и соблюдение супружеских  прав – бесстыдными выходками. Маски участников карнавала, делая их не узнаваемыми, позволяют людям на несколько дней отказаться от «маски» в юнгианском понимании термина – от комплекса социальных приличий, соблюдение которых дает человеку место в обществе. Но сами роли, нормы поведения заранее предписаны, они строятся, как было сказано, по принципу обязательной противоречивости повседневной морали. Свобода, царящая на карнавале, - это свобода от правил поведения, приличных в остальные дни года.

В разгар карнавала стираются общественные различия, но усиливается противостояние полов[22]. Причем в соответствии с правилом «перевертывания действительности»  в карнавальные дни мужчины стараются нередко носить женскую одежду, женщины же – мужскую, как  символ перемены пола. Л. Карре  так описывает обмен визитами между крестьянами в Галисии: «Многие мужчины надевают женские панталоны, щедро украшенные кружевом; на груди повязаны большие цветастые платки, на головах шляпы или шапки, покрытые бумажными цветами и петушиными перьями; некоторые вешают на пояс колокольчики и бубенчики. Женщины надевают кричащие платья, древние, сохранившиеся от бабушек одежды… или мужские брюки, или старые мундиры, дошедшие от давних времен…». Травестия  женщин и мужчин (пережиток древнейшего обряда, существовавшего по всему миру), конечно, давно уже потеряла свое магическое осмысление[23] .

Центральная фигура в празднике – это сам Карнавал. Он изображался почти везде огромной куклой, чучелом, набитым соломой, с гениталиями из палки или большого корнеплода.

В карнавал позволяются такие развлечения, которые непростительны в другие дни. Например, ряженные могли приставать к встречным женщинам и девушкам, задирать им юбки, говорить в лицо непристойности. В Каталонии ряженые ходили еще в конце XIX века  из дома в дом, рассказывая скабрезные истории[24] . Особенно приняты разоблачения неверности супругов. В Эспариж (Португалия) парни, забравшись на холмы вокруг поселка, выкрикивают через самодельные рупоры оскорбления рогоносцам и обманутым женам.

У немцев на масленицу нередко вокруг полей устраивались шествия с плугом, имевшие магический характер. Такие шествия в XV-XVI веках были и в городах, например, в Лейпциге. Здесь в конце XV века ряженые парни тащили плуг по всем переулкам города.  Если они при  этом встречали девушку, то заставляли ее тянуть плуг вместе с ними. И в других местах парни вытаскивали из домов девушек и впрягали их перед плугом. Если ряженые парни тащили плуг вместе с девушками, то этот обычай толковали как штраф с достигших брачного возраста, но еще не вступивших в брак парней и девушек. Однако такое толкование в XIX веке было распространено уже не широко. Участвовать в таких торжественных действах считалось большой честью. Большое значение в качестве апотропея придавалось воде. В тех местах, где протекал ручей, шествие с плугом обязательно направлялось через него – и плуг, и девушка оказывались в воде. Там, где не было ручья, их обливали водой из ведра. В Медебахе в Зауерланде девушки обливали водой парней в масленичный понедельник, а во вторник – парни девушек.

Вплоть до XX века в Вестфалии был распространен довольно странный обычай: в масленичный понедельник девушки и женщины в Зацерланде стягивали с ног парней и мужчин сапоги и кусали их за большой палец. На следующий день, во вторник, мужчины старались укусить у женщин большой палец на ноге. Тот, кого укусили должен одарить того, кто кусал, т.к. полагали, что этим ему оказана честь.

В области Брауншвейга вплоть до начала XX века  сохранялся схожий с предыдущим обычай: парни мыли девушкам ноги. Этот обычай известен был и Альтмаресе. Иногда он принимал непристойные формы, и власти, начиная с XVIII века неоднократно запрещали его[25] . В XIX-XX веках  в большинстве районов вместо кусания  и мытья ног парни щипали девушек за пятки; мужья натирали колени и икры женам  пучком соломы или снегом, а жены – мужьям, или же мыли и чистили им башмаки.

Участие женщин в карнавале, особенно в сельской местности, не поощрялось, но женщины праздновали свою женскую масленицу, которая в виде пережитка сохранилась в ряде городов почти до наших дней. В XX веке она состояла в том, что женщины собирались в ресторанчик или кафе и трапезничали без мужчин, присутствовали лишь общинные власти. Мужчинам разрешалось появляться только к вечеру на танцы, их угощали водкой. В Гермельсхаузене  (Франкония)  в этот день принимали в женское сообщество молодых женщин, вышедших замуж после предыдущей масленицы. В Пфальце и других местах этот праздник называется Spurkel (от латинского – грязный, свинский) ибо на женскую масленицу нередко случалось так, что участницы празднества напивались и вели себя непристойно.

В Верхнем Эйфеле на женскую масленицу мужчины должны были во всем слушаться женщин.

В эротической обрядности большое значение придается яйцам – символу плодородия. Девушки дарили яйца парням, которые под Новый год им пели серенады. На яичной скорлупе девушки гадали, выбрасывая ее через порог на Троицу. Кто по ней пройдет, тот станет мужем. На печеных изделиях изображали символы плодородия (фаллический, в виде зайца, петуха, ягненка и других животных)[26] .

Еще один компонент эротической обрядности – вода. В пасхальный понедельник парни обливали девушек водой, а во вторник – девушки парней. Девушки верили, что при доставании пасхальной воды можно в ручье увидеть лицо своего суженного.

К ХХ веку масленица в большинстве районов превратилась в увеселительный  карнавал с ряженными, но еще в XVIII-XIX веках, а в некоторых сельских местностях и в XX веке этот праздник имел иной характер и сохранял ряд обычаев магического свойства, направленных на плодородие полей и благополучие людей. При этом соединились некоторые святочные обычаи и весенняя обрядность, свойственная и более поздним весенним праздникам.

Непременная часть масленичной обрядности народов Югославии – шествия ряженых. Ряженые задевали прохожих, норовили измазать их сажей и обсыпать пеплом и т.д. В с. Доня Врбава, например, трое ряженых мужчин, один из которых изображал невесту, а двое других – сватов, вели беседы эротического содержания. После обхода села и сбора даров «мачкаре», а также замужние женщины и женатые мужчины собирались в определенном месте села и устраивали различные эротические игры[27] .

Участие  в карнавальных играх считалось делом почетным, к ним тщательно готовились. Характерным для масленичного ряжения было переодевание мужчин в женскую одежду; бывало и наоборот, например, в Конавле. Почти всегда на масленицу ряженые изображали свадьбу и свадебный поезд. С веселыми шутками, музыкой, песнями и плясками ни ходили или ездили верхом на ослах, собирали дары. В лесу у срубленного дерева, очищенного от сучьев и красиво украшенного лентами, «поп» совершал шуточный обряд венчания. В заключение устраивалось коллективное пиршество.

Наряду с такими развлекательными действиями иногда разыгрывались унизительные, жестокие сцены. В Словении и Хорватии еще в середине ХХ века публично высмеивали парней и девушек, достигших брачного возраста, но не вступивших в брак - ставили на крышу фигуру соломенного деда, с явными признаками пола и пр. В литературе высказывается мнение  о связи масленичных свадебных игрищ с божеством плодородия[28] . Обычай масленичного ряжения был широко распространен в Югославии еще перед второй мировой войной; в наши дни он забыт.

В селах Болеваца (Сербия) прежде на масленицу жгли общесельский костер, дрова для которого  заготовляли семьи, похоронившие в истекшем году кого-либо из своих близких. Вечером у костра собирались односельчане, приносили с собой еду и питье, ели, а потом веселились до зари.

Считалось, что качание на качелях, на канатах, сплетенных из растений, или непосредственно на ветвях деревьев также способствует плодородию земли, здоровью людей и борьбе со злой силой. Этот обычай прежде был распространен среди всех народов Югославии в определенные дни – чаще всего на Масленицу и Юрьев день, а в определенных областях – на Сретение, на Пасху и во время предшествующего ей поста, в период от Юрьего и Петрова дня и на  Рождество. Качели – на них качались дети и взрослые прежде обычно устраивались во дворах, в огородах, на лугах, на нивах, в домах, на скотных дворах, на перекрестках дорог, в лесу или в местах сельских игрищ и развлечений[29] . Верили, что зеленая ветвь в руках у качающегося приносит здоровье. Смысл этого обычая, соблюдающегося в ряде областей и в наши дни, давно забыт; уже с конца XIX века он стал превращаться в простую забаву, в которой охотно участвует молодежь и люди старшего возраста. Защитно-предохранительные функции масленичных обрядов тесно связаны с магией плодородия. Жгли факелы и костры, у которых собирались повеселиться.

Oбычай жечь костры почти повсеместно сохранился до второй мировой войны, а кое-где и до 1950-х голов. Костры раскладывали во дворах домов и на улицах. Вокруг них собирались дети, молодежь и взрослое население. Здесь пели, танцевали, перепрыгивали через затухающий костер[30] .

На Mасленицу были в обычае гадания, хотя они не получили такого распространения, как, например, на рождество. Гадали преимущественно девушки о своих суженых, о том, кто из них первой выйдет замуж, и т. п.
Не  все забавы масленицы уходили с ее последним днем. В отдельных  областях, например у сербов  Лесковацкой Моравы, в  первый день поста, как и на масленицу, происходило ритуальной катание на качелях[31] .

В Сербии, особенно в ее восточной части, был распространен обычай жечь 22 марта большие общесельские костры – у которых веселилась молодежь. На рассвете с песнями все шли за вербой или за кизилом. Чтобы посевы были высокими, и вырос хороший урожай, молодежь качалась на качелях[32] .

И католики, и православные, и славяне-мусульмане отмечали праздник Благовещения. По церковному календарю этот день посвящен деве Марии, а по народному – борьбе со змеями. Многие обычаи Благовещения сходны или даже повторяют обычаи, имеющие место в день младенце, - таковы запреты определенных работ, обычаи с огнем, катание молодежи на качелях.

Многие ученые, вероятно не без основания, считают, что веселье, которое более всего характеризует карнавал, - это также обряд, выполняемый для того, чтобы обеспечить благополучие всех участников карнавала в наступившем году. Песни, танцы, шутки, гулянья в масках, банкеты и фривольное поведение первоначально имели ритуальный характер. С веками это, конечно, исчезало из сознания участников карнавала.  Карнавальное веселье достигает кульминации в последние дни перед постом[33] .

У чехов и словаков Mасленица сопровождалась буйным весельем, маскарадами, песнями и танцами. Самое большое масленичное веселье приходится на последние три дня перед постом – воскресенье, понедельник и вторник. И весь масленичный период, и эти последние три дня называются мясопустом или фашиангом. Этим же именем называется и главная фигура масленичного маскарада. Кроме того, последние дни имеют специальное наименование – остатки, или кончины.

Праздник мясопуста здесь появился, по-видимому, еще в дохристианский период, и в нем можно проследить напластования, сложившиеся под влиянием славянского язычества, культа Диониса и Бахуса, христианской религии. Масленица была повсюду праздником общественным, она праздновалась всеми жителями деревни, местечка или целого квартала большого города сообща.

В Чехии и Словакии во время масленицы исполнялась народная драма, деревенский вариант городской драмы начала XVIII века «Пойманная неверность». Это пьеса эротического содержания  о неверной жене, которую внезапно возвратившийся  крестьянин-муж застал с возлюбленным – залетным паном[34] .

Масленичные шествия ряженых были тесно связаны с кoлядованием: маски ходили от дома к дому с пожеланиями счастья хозяину и всей его семье, коляды эти сопровождались веселыми, нередко фривольными  шутками и танцами.

Центральной фигурой масленичных ряженых был бог веселья Бахус, называемый масленичным королем или масопустом. Иногда его место занимал  медведь – обязательная зооморфная маска в составе ряженых. Медведь ходил с поводырем, державшим его на цепи. Он ездит по деревне и кричит: «Старые бабы - на гребень, молодые – на вертел». Женщины мстят ему, поливая водой. В руках он держит цеп, сплетенный из соломы, и бьет им прохожих.

В период Масленицы совершался ряд девичьих обрядов. Праздновалось окончание посиделок. На ужин приглашались те парни, которые в этом году ходили на посиделки. В ожидании прихода парней девушки гадали: одна из них садилась на пол и перебрасывала через голову туфлю, если она падала пяткой к двери, значило, что вечер удастся. Девушки при этом приговаривали: «Сверху, снизу, с середины, от Адама, от деда, из Моравии и со всех сторон приходите парни скорее к нам».

В Моравии под конец масленицы, в воскресенье, молодежь собиралась в трактире около 10 часов вечера. Старек танцевал со старкой, потом сажал ее за стол, остальные парни усаживали рядом своих девушек. Перед каждой ставили пустые тарелки, старка первая должна была положить на свою тарелку деньги, за ней другие девушки. Иногда парни добавляли свои деньги старке, чтобы она положила побольше денег, а ее примеру последовали бы и другие. Когда девушки заплатили, парни приносили калачи, пиво и водку. Все танцевали до полуночи. Если какая-нибудь из девушек не платила, ее ловили и возили по деревне, а если она убегала, то вместо нее возили чучело из соломы, одетое в женское платье, а затем чучело топили или бросали перед домом девушки[35] .

В районе города Непомука во время масленичного веселья и молодежных танцев несколько парней садились на стулья посередине зала трактира. Один держал тарелку для сбора денег, а другой – бутылку водки. Под звуки музыки танцующие парни подводили к ним по очереди своих девушек. Каждая из них должна была положить деньги на тарелку, затем ей и ее партнеру по танцу предлагалось выпить водки. Танцы продолжались, собранные с девушек деньги отдавались музыкантам.

Масленичные шествия, карнавалы, угощения устраивались и в чешских и словацких городах. Многочисленные средневековые моралисты выступали против ношения звериных масок, против нескончаемых танцев, пения, пьянства. Последнее масленичное веселье начиналось в воскресенье после обеда и не прекращалось вплоть до «пепельной среды». Вся деревня (а в прошлом и город) от мала до велика находилось в одном непрерывном хороводе. Дары, собираемые во время коляды, частично продавались. На вырученные деньги устраивалось угощение в трактире. Три дня молодежь веселилась без перерыва, почти никто не ложился спать[36] .

По всей Великобритании был распространен оригинальный обычай пасхального периода, так называемый Lifting (подниманиe). В пасхальный понедельник группы мужчин обходили дома и, схватив какую-нибудь не успевшую от них укрыться женщину, сажали ее на стул или на свои скрещенные руки и энергично поднимали и опускали до тех пор, пока она не соглашалась всех их поцеловать или заплатить выкуп за свое освобождение. А на другой день женщины проделывали то же самое с мужчинами. Видимо, по – своему обряд этот близок к широко бытовавшему во многих странах ритуальному качанию на качелях как магическому заклинанию роста хлебных злаков[37] .

У поляков время от трех королей (7января) до «пепельной среды»  называли запустами. Запусты считались в народе временем противоборства зимы с весной, и это нашло отражение во всей карнавальной обрядности. Некоторым обрядам приписывали большое влияние на деторождение, и недаром время карнавала считалось лучшей порой для свадеб. Карнавал справлялся весело, зачастую даже буйно, и не только в деревне, но и в городе. По времени празднования он относится и к зимнему и к весеннему циклам календарных обрядов[38] . Ходили по улицам ряженные – мужчины в женской, женщины в мужской одежде. Это так называемый «жирный четверг», старозапустное воскресенье, остатки – понедельник и вторник перед постом.

Известен  так называемый бабский цомпер – увеселение краковских уличных торговок. Ряженые торговки из предместья Пяски волокли на рынок соломенную куклу, танцевали вокруг сукенниц, бегали по улицам, приставали к мужчинам, заставляли их плясать, если они не откупались деньгами[39] .

Особенно доставалось холостякам. В кульминационный момент женщины раздирали соломенную куклу. По описанию Китовича, торговки приносили много всякой еды и пировали в складчину,  угощая мужчин, танцующих с ними. Подобно этому справляли бабский цомпер в Севеже около Ченстохова. Женщины ходили и танцевали по улицам и площадям, хватали людей, втягивали их в веселье.
Взаимные шуточные наказания парней и девушек за то, что они не вступили в брак, были очень распространены по всей Польше в попелец. В Старом Мазовше в попелец впрягали девушек в сани, они возили по деревне скрипача и доставляли его в корчму.

В XIX веке в некоторых деревнях выполнялся своеобразный танцевальный обряд – подкозелок. В последний перед постом вторник в корчме около скрипача ставили стол, а на него миску с козелком – деревянной фигуркой козлика или с куклой. Присутствующие подшучивали над холостяками. Скрипач делал вид, что сердиться на девушек за то, что они не вышли замуж. Парни уговаривали его не сердиться, обещали девушек выкупить. Начинается «торговля» девушками. Один из парней спрашивал у скрипача, указывая на свою избранницу, сколько он хочет получить за эту «скотинку»? Скрипач начинал восхвалять ее, а парень перечислять ее недостатки. Договорившись со скрипачом, парень клал деньги под козелка и танцевал с девушкой. Около полуночи, когда уже наступала «пепельная среда», в корчму входил «старик» с палкой, к которой был подвешен мешочек с пеплом. Он тряс мешочком над невыкупленными плачущими девушками. Сжалившись над ними, их выкупал кто-нибудь из родственников. В куявских деревнях оставшиеся девушки могли сами купить парней, заплатив скрипачу за танец. В познаньских же деревнях деньги за танец всегда платили не парни, а девушки[40] .

В Польше известны масленичный обряд и персонаж Mасленицы под названием бахус, бахунки, бахуски, что указывает на связь польской обрядности с античной. У мазуров Подлясья бахусы – это последние три дня карнавала. В радомских деревнях обряд с Бахусом совершался в пепельную среду. Здесь бахус – это кукла, которую парни и девушки носили по всем домам деревни. У бахуса  была «подруга» - мужчина, ряженный женщиной. С ними ходили войт и другие ряженные. Войт говорил хозяину дома, что забирает девушку, от этого откупались. Если же выкуп не давали, пришедшие мазали девушку сажей. В Иордане (Подгалье) в попелец парни возили на санях или телеге бочку, на которой сидел их товарищ, изображавший бахуса. Они забирали в корчму вдов, не  вышедших в прошлый год замуж. Их впрягали в сани или телегу с бахусом, и они везли его в корчму, где давали выкуп[41] . 

В обычаях остатков и пепельца очень явственно выступает аграрная магия. В большинстве районов Польши женщины собирались в корчме в «пепельную среду», в некоторых же – накануне ее (Вармия, Мазуры). Как уже говорилось, там они танцевали, подскакивая как можно выше, «чтобы высокими роли лен и конопля». В Мазовше над Наревой женщины скакали при этом через пень или лавку. В старину они зажигали солому на току (земляном полу) корчмы, а потом заливали ее водой. Танец «на лен» и «на коноплю» был танцем женщин, что и понятно, ведь они убирали эти культуры, сушили, трепали, и ткали их из волокон.

У народов Швейцарии само понятие масленицы, особенно в католической части страны, не обозначает единого праздника, а большей частью объединяло ряд праздничных дней. Название некоторых из них – «безумная неделя», «расточительный понедельник», «грязный вторник» - говорит о шумном характере праздничного веселья. Особенно веселились в «грязный», или «безумный четверг»[42] . Во многих районах 6 января на улицах появлялись толпы ряженых или, вернее, продолжались их шествия. По словам швейцарского ученого Рихарда Вейсса, «масленица без ряженных все равно, что дом без крыши».

У германо-швейцарцев католиков в каждом кантоне, в каждом городе и деревне имелись свои особенности, бережно сохранявшиеся. Часть этих традиций уходило в далекое прошлое. Среди традиционных масок большое место занимали маски, представляющие супружескую пару или жениха и невесту, а также действия, имитирующие свадебный обряд. Это брачные мотивы, характерные для магии плодородия, типичные для весенней обрядности и других народов[43] . Особое значение придавали участию в карнавале  молодоженов, которые должны были кропить «святой» водой поля или зажигать масленичные костры. Возвращаясь с карнавал, ряженные стучали в окна к молодоженам, показывая им куклу.

С этими же предметами был связан и игровой обычай – «поездка на болото», известный в кантонах Ааргау и Люцерне еще в 1920-е годы. Деревенские парни ходили по деревне с тележкой, на которую сажали девушек, еще не  вышедших замуж, (чаще их заменяли парни, переодетые в женские платья), чтобы свезти их за деревню на дальнее бесплодное болото и «чтобы они не навредили посевам». Нередко девушки заранее откупались от парней. Местами устраивался «суд» над незамужними, на котором одна из них выступала в качестве «адвоката» и «обвинителя» мужской молодежи. Все это нередко сопровождалось грубыми и фривольными шутками[44] .

В большей части Швейцарии был распространен обычай зажигания огней на масленицу. Через костры прыгали парами и в одиночку. Сам огонь, угли и зола от костра также наделялись силой оберега или плодородия.

Много сведений дают церковные документы о маскарадном обмене платьями между мужчинами и женщинами у венгров.  В XV веке королю Матиашу I его итальянский родственник прислал в подарок художественно выполненные маски. Из исторических источников нам известно также, что вплоть до поражения венгерской армии в битве с турками при Мохаче (1526), при дворе венгерских королей ежегодно происходили большие гулянья. О короле Лайоше, погибшем в Мохачском сражении, его историограф писал так: «Oн, начиная с детских лет, ко злу был приучен. В каждый год в конце масленицы злых духов тешил, дурные поступки совершал, в разврат вовлекал женщин»[45] .

Издавна характерной чертой масленичных развлечений были насмешки над девушками, еще не вышедшими замуж. На западе Задунайского края, они, например, должны были непременно участвовать в обряде, называемым волочение бревна, который совершали во вторник перед началом поста. Мужчины сваливали высокое дерево, а пары, составленные из девушек и парней, тащили его на веревках в деревню. В этом шествии с бревном принимали участие десятки костюмированных масок, среди них были «жених», «невеста», свадебные гости, цыгане, ремесленники, клоуны. По пути останавливались и разыгрывали шуточную сцену венчания. Теперь обычай этот исполняется лишь в том случае, если в деревне в предыдущем году не было свадеб.

Существовали другие способы высмеивания незамужних девушек. Так, в Сатмаре под окнами девушек парни устраивали звон, ударяя палками по железным предметам, и выкрикивали при этом насмешливые стишки. Главным временем совместных сборищ, игр в селе, был период от конца масленицы («жирный четверг») до поста. В эти дни собирались отдельно на вечеринки: женатые мужчины, женщины, мужчины. Мужчины также часто собирались в весеннее воскресенье на улицах села, играли в мяч, пели, танцевали. Во время танцев женщины старались прыгнуть как можно выше, чтобы «выше росла конопля».

2.4. Пасхальная неделя

Вербное воскресенье именуется у поляков кветним, бялым, пальмовым. Хотя обрядность этого дня тесно связана с церковным ритуалом, в ней до сих пор прослеживаются элементы языческой магии (плодородия, оберега и др.), есть бытовые сценки[46]. Молодежь в вербное воскресенье хлестала друг друга «пальмами»[47] . В некоторых районах в этот праздник девушки били парней, которые им платил тем же на второй день Пасхи. Так, в Подлясье на Мазовше девушки на рассвете вербного воскресенья приходили в помещение, где спали парни, и били их.

Под вечер в пасхальное воскресенье и в понедельник так же, как в карнавальные дни, ходили группы молодежи, чтобы получить от хозяев выкуп – волочебне. Называлось это «ходить по волочебным». Волочебники носили на жерди куклу. В доме, где была девушка, пели «Конопельку», сравнивая ее со стройной девушкой. Парни сцепляли руки, чтобы сделать «стульчик», сажали девушку и качали ее во время пения.

В повяте Олькуш (Краковское воеводство) на так называемый смигус (второй день Пасхи) в старину рядились медведем (окручивались стеблями гороха). Его вел «поводырь» в перевернутом кожухе, их сопровождала «баба» (ряженый мужчина), за пазухой у него была фляга с водкой. Поводырь говорил:

Идем сюда на смигус,
Нас отсюда не отпускайте,
Пару яиц подарите
И не пожалейте калача.

Затем медведь притворялся больным, его поливали водой, он вскакивал, бегал за девушками, тащил их к воде, чтобы облить или выкупать.

В Краковском воеводстве около города Величка  еще в 50-60 годы ХХ века ходила так называемая Сюда баба. Обычно сюды ходят парой – один парень с вымазанным сажей лицом наряжен бабой, в руках или на спине у него ребенок; другой («цыган», «черт») тоже вымазан сажей, на шее у него четки из картофелин. Ряженые пугают детей, хватают девушек, чтобы потанцевать, обнять и поцеловать, испачкав сажей. Сюды обливают девушек и женщин.
В пасхальный понедельник назывался в Польше, обливаемым. Во многих деревнях еще на рассвете парни забирались в дома и обливали водой девушек прямо в постели, нередко стегая их розгами[48]. Девушки делали вид, что убегали, но на самом деле были довольны, так как обливание означало, что эта девушка нравится кому-то из парней[49] . Утром и днем обливались у колодцев из ведер; бывало, что девушек затаскивали в пруд или в реку. Во вторник девушки в свою очередь обливали парней. Этот обычай во второй половине ХХ века можно было наблюдать не только в деревнях, но и в городах, но уже сильно модернизированным (например, в Кракове обливаются из резиновых груш, флаконов из-под духов и не только водой, но и одеколоном).

По традиции каждый парень в субботу накануне зеленых свентек строил на пути соей избранницы «ворота» из деревьев и веток, называемые майна брама, ставил деревце или высокий столб с украшенным лентами деревцем на верхушке – май, мой, моик, гоик. В воскресенье парни приходили к каждому дому, у которого поставлен май.

Обычай обливание в понедельник пасхи было распространен по всей стране со времени средневековья[50] . В некоторых селах, под влиянием словаков, наряду с обливанием или вместо него встречается обычай хлестания кнутом. Оба обычая в прошлом имели, несомненно, один и тот же магический смысл – оплодотворительного и очистительного обряда, но теперь уже носят только игровой, развлекательный характер. В наше время дети в эти праздничные дни обливают прохожих водой.

Центральным праздником весеннего календарного цикла обрядов была Пасха. Широкое распространение получил обычай умываться в проточной воде перед  рассветом в великую пятницу. Верили, что она принесет здоровье. Еще в конце XIX века в реке купались обнаженными. Воде в великую пятницу приписывалась очистительная сила[51] .

В воскресенье и понедельник до сих пор у чехов, а в некоторых областях и у словаков сохраняется очень популярный обычай (теперь уже шуточный) хлестания девушек и женщин ивовыми прутьями. Во вторник девушки стегали прутьями парней.

В день святого Юрия (24 апреля), по народным преданиям, открывалась земля и выпускала змей и все растения, которые зимовали в ней. У чехов и словаков с днем святого Юрия были связаны легенды о змеях и драконах, открывающихся кладах и т. д.  В южнославянских песнях и сказках рассказывается о змее-насильнике, змее-соблазнителе. Здесь мы имеем дело с пережитками представлений о змее как о символе плодородия[52]. В древности они приводили к несколько иным результатам. В храме бога-змеи Асклепия женщины лечились от бесплодия: бог являлся почитательницам и оплодотворял их[53] . Плутарх описывает орфические и вакхические оргии в Македонии: вокруг голов и жезлов их участниц вились огромные прирученные змеи.

Для отпугивания нечистой силы служили и юрские огни – костры, зажигаемые и сейчас в вечер накануне Юрьева дня. Молодежь встречала лето у этих огней и пела. Молодежь, возвращаясь домой парами, обязательно должна была поваляться по озимым для того, чтобы хлеб вырос высоким[54] .

2.5. В мае не женятся, в мае знакомятся

Следует отметить особое место в народном календаре большого народного праздника 1 мая, справлявшегося очень ярко и весело во всех странах Европы. Это настоящий праздник весны, совершенно светский по своему  характеру, отмечаемый в самый триумфальный период шествия весны по земле, в момент пышного цветения растительности. Майское дерево, являвшееся  фаллическим символом  было неотъемлемым атрибутом праздника и  устанавливалось, как правило, на главной площади. В майской обрядности главное место занимают аграрные обряды, в которых много эротических элементов[55] . Любовное содержание отличает майские песни.

Зеленые деревья, ветки и букеты фигурировали в обрядах, связанных с ухаживанием, будущим вступлением в брак. Молодые люди обращались к зелени, чтобы публично выразить симпатию (или общественное осуждение девушке). Перед домом девушки, вызывающей симпатию, сажали дерево, привязывали к ее двери или прикрепляли на коньке крыши зеленые букеты.
И дерево, и ветви деревьев, и букеты назывались одним словом «май». В каждой области Франции были свои представления о том, какой смысл заключала веточка того или иного дерева. В знак дружбы, любви, уважения чаще дарили боярышник, дуб, тополь; остролист получали девушки с плохим характером. Девушкам, отличавшимся легким нравом, к  двери дома привязывали пучок сена.

Почти везде на Иберийском полуострове майское дерево – это шест с привязанным на верху призом. При водружении шеста девушки поют песни, эротическое содержание которых достаточно прозрачно и входит в общий смысл празднества – усиление природных сил плодородия.

Когда-то очень богат народными обрядами в Италии  был месяц май, ко второй половине XX века  лишь немногие из них сохранились. Они различны для различных областей Италии и не дают связной картины того, как же именно итальянский народ встречал главный весенний месяц-май. Несколько десятилетий назад в некоторых деревнях парни и девушки 30 апреля шли в лес на ночную прогулку. Они вырывали с корнем какое-либо дерево  и устанавливали его на деревенской площади. Молодежь веселилась вокруг дерева, и праздник завершался соревнованием – кто из парней первым влезет на вершину дерева. Победителя избирали  королем мая. Выбирали и майскую королеву.

Кое-где распространен такой обычай. В один из майских вечеров молодой человек кладет зеленую ветвь у входа в дом своей возлюбленной. Это является символической формой предложения. Если девушка согласна выйти за него замуж, она берет эту ветвь в дом. В противном случае выбрасывает ее на дорогу. Раньше этот обряд выполнялся несколько иначе. Парень вручал ветвь девице после исполнения песни, которая называлась majo  или maggio . 1мая в Сицилии все от мала до велика идут на луга. Девушки одаривают цветами своих возлюбленных.

В Англии накануне праздника  1 мая молодежь обычно отправлялась в лес «собирать май» и возвращалась в город под музыку, с песнями, часто эротического содержания,  неся целые охапки цветов. Самое раннее свидетельство о соблюдении этого обряда находиться в одном из Кентерберийских  рассказов Чосера (XIV век). Еще чаще встречаются упоминания об этом обряде в XVI – XVII веках. Пуританский писатель XVI  века Филипп Стейбс, рассказывал, например, о нем так: «Ко времени мая жители каждой деревни или прихода собираются все вместе, мужчины, женщины, дети, старые и молодые, все без разбора; они идут всей гурьбой или отдельными кучками – одни в леса и рощи, другие – в горы и холмы, одни в одно место, другие в другое, проводят всю ночь в развлечениях и утром возвращаются, неся с собой березки и ветви деревьев, чтобы украсить ими свои собрания.  Я слышал, что мне передавали из достоверного источника и от людей серьезных, заслуживающих доверия и вполне установленной репутацией, что на 40 или 60 или 100 девушек, которые ночью ходят в лес, едва ли третья часть возвращается домой, не потеряв невинности»[56] .

Широко отмечался праздник 1мая во всех скандинавских странах. Он совсем не связан с церковным календарем, никаких религиозных ритуалов не совершалось в этот день. Главная черта этого праздника у скандинавских народов – зажжение майских костров в ночь на 1 мая, так называемая Вальпургиева ночь.

Вокруг костра плясали, водили хороводы, играли музыканты, мужчины стреляли из ружей, пистолетов, ударяли железными крышками и вообще создавали как можно больше шума.

Первому мая предшествует Вальпургиева ночь. Местами в Вальпургиеву ночь жгли костры на полях или в селеньях; на них жгли все старые метлы или же зажигали и бегали вместе с ними как с факелами. Ряженые парни и девушки прыгали через костер.

В начале XX века мало что сохранилось от майских огней[57] . Как и огни на другие праздники, они должны были содействовать плодородию и здоровью людей и скота, но в майскую ночь, по поверьям, они были средством изгнания ведьм.

Одним из главных майских обрядов был обычай установления майского дерева. Почти повсеместно был обычай  ставить маленькое деревце или куст под окнами любимых девушек. Девушкам нелюбимым за что-то или порочного поведения, вместо деревца втыкали перед домом пучок хвороста или ветки разных кустов, каждый из которых имел определенный смысл. Самым постыдным было, когда ставили перед домом соломенное чучело с фаллическими атрибутами (или на кол насаживали свиной). Вокруг майского дерева молодежь водила хороводы и пела песни.

Вплоть до 70-х годов XX века местами (например, в Эйфеле, в окрестных деревнях и предместьях Кельна и Бонна) сохранился другой широко распространенный обычай- «продажа девушек с аукциона». Адам Вреде считает его собственно франконским обычаем, хотя он широко известен и за пределами Франконии. По свидетельствам западногерманского этнографа М. Цендера, наиболее старые доказательства Lehnausrufen (т.е. объявление о передаче девушек в ленное владение),  восходят к концу XIV века. Этот обычай был широко распространен по всему Рейнланду, но вплоть до начала XVIII века происходило простое распределение девушек, аукциона еще не было.

Cведения об аукционе появляются в начале XVIII века. В XVI-XVIII обычай был связан чаще всего с масленицей, (вернее с постным воскресеньем) и лишь позднее перешел на 1мая, а затем кое-где и на Пасху.

Разыгрывали девушек в возрасте от 16 до 26-28 лет. Для проведения аукциона выбирали правление с «нотариусом» и «оценщиками» и т. д., как в настоящем аукционе. Девушка присуждалась тому парню, который больше всего за нее дал, и становилась его партнершей по танцам на весь год или до храмового праздника, а на весь май уже обязательно. Парень дожжен был оберегать честь девушки и заботиться о ней. Майской королевой обычно становилась девушка, за которую больше всего дали на аукционе, она приносила присягу.

Парень, которому она досталась, становился майским королем. По мнению некоторых исследователей, этот обычай восходит к древнегерманскому  обычаю выбора невест в мае.

Первого мая в определенное время парень посещал свою девушку, посещал ее и в последующие дни, иногда дело заканчивалось сватовством. Если парень девушке не нравился, она подносила ему при следующем посещении цветок «толстого дуба» что означало отказ. В Гендене девушка  подносила жениху, который ей люб, букет овсяных метелок с розой, неприятному – без розы.
Коллективный майский праздник оканчивался шествием майского короля и королевы или графа и графини.

Последняя ночь апреля – Вальпургиева – вошла в народные поверья почти во всех германских странах как праздник ведьм  всякой нечисти. На холмах жгли вальпургиевы костры. Для деревенской молодежи, особенно парней это было временем шумного веселья[58] . Особенно доставалось девушкам, которые почему-либо заслужили их гнев. Под их окна ставили сухие деревья, трепанные соломенные чучела, посыпали опилками.

В ночь на первое мая устанавливали майское дерево. Оно представляло гордость всей деревни, ночью около него ставили стражу, чтобы его не украли соседи. Около майского дерева на площади молодежь танцевала, веселилась, устраивала различные игры, многие из которых носили эротический характер. Из числа девушек и парней выбирали майских «жениха» и «невесту» или короля или королеву; их украшали  цветами, свежей зеленью, сажали на почетные места.

У германо-швейцарцев (Санкт-Гален) 1 мая или в первое воскресенье месяца деревенские парни ставили, по традиции, перед домом любимой девушки обрядовое дерево, березку-майю, украшенную бантами, сладостями. Перед окном тех, кому не симпатизировали, укрепляли соломенное чучело[59] .

По всей Венгрии издавна известен также обычай установки майского дерева. Уже в XVIII веке известны официальные запрещения установления майского дерева из-за происходивших при этом беспорядков, шума. В XX веке молодые люди ставили обычно майское деревце перед домом своей девушки[60] .

В Ясшаге майским деревом большей частью были береза или тополь; его украшали бумажными лентами, на ветки вешали бутылку вина и другие подарки. У полоцей же молодой человек только ставил дерево перед домом девушки, а украшали его девушка и ее мать. Если девушка нравилась не только одному парню, то за право поставить ей дерево часто вспыхивали ссоры и драки, и поставленное дерево нужно было охранять от соперников. Нарядный цветочный горшок на окне дома девушки точно также извещал всех о серьезности намерений парня, как и майское дерево в прошлом.

У поляков на 1 мая и девушки ставили май своим возлюбленным. Как бы на посмешище, «на злость» девушке ставили «деда», парню «старуху» - чучела из тряпья и соломы. Девушка делала вид, что обижается, а сама радовалась, так как поставленный «де» предвещал близкое замужество. Говорили:

Если был дед,
Будешь пить и есть
(т.е. будет свадьба).

На зеленые свентки молодежь последний раз качалась на качелях и обливалась водой. В Силезии, Краковском воеводстве, в восточных областях Польши в этот праздник и накануне в субботу жгли и жгут костры – собутки. Этот обычай, как и многие другие, потерял прежний магический смысл, но сохранил характер праздничного увеселения. Около костра собирается народ, играют музыканты. Молодежь прыгает через костер, танцует[61] . После сжигания собутек на полях молодежь собирается у кого-нибудь в доме, танцует и пьет пиво. Это увеселение тоже называется собуткой. В деревнях повята Величко в прошлом молодежь после сжигания собутек нередко уходила в хлеба.

Духовенство считало, что ни один обряд не давал столько возможностей для «любовного греха», как собутка.

В юго-западных и центральных частях Высоко-Мазовецкого повята жгли костры также на первый и на второй дни зеленых свентек. Обычай этот здесь называется палиноцка, копельноцка. Парни прыгали через огонь, били горящей соломой по босым ногам девушек и молодых женщин, чтобы они скакали. Духовенство боролось с этим обычаем, и в начале XX века его перестали исполнять.

Обряд разжигания костров в некоторых районах Польши справлялся как праздничное развлечение еще в 70-х годах XX века[62] . К земледельческой обрядности празднования зеленых свентек относится обычай обходить  поля с «королевой девушки уже вместе с парнями веселились в корчме.

В современном быту поляков сохраняются  многие праздники весеннего календарного цикла. Однако лишь небольшая часть их имеет прежнее значение в неизменном виде, у остальных или усилился игровой, развлекательный акцент или же изменилась сама суть.

У чехов и словаков в конце апреля в ночь на Филиппа и Якуба зажигаются костры. Они, по народным поверьям, тоже ослабляют силу чародейства, охраняя урожай и скот. В эту ночь перед первым маем юноши ставят первые деревца – май. В каждом поселке ставят несколько майских деревьев, самое высокое из них - на площади для всей деревни. Кроме того, каждый юноша ставит деревце перед домом своей милой. Это очень старый обычай. По свидетельству средневековых источников, поставленный девушке май когда-то означал определенную форму брачного предложения. Например, по решению суда пражской консистории от 1422 года в спорном случае, согласно старому обычаю, такой брак был признан действительным.

Майское дерево торжественно убирали в понедельник после духова дня. У чехов в Моравии во время этой церемонии собирались ряженые в самых разных масках: старухи, жених с невестой, цыгане, торговцы, дровосеки, трубочисты, пожарники и т. д. Дерево пытались продать, затем спилить деревянной пилой и, наконец, валили его на землю. Праздник кончался танцами и обильным угощением в трактире. Неделя после дня святого духа перед Троицей у чехов называлась королевской, ходили с колядой ряженые король и королева со свитой – взрослая молодежь села, шествия эти кончались веселой вечеринкой[63] .

2.6. Лето и осень

В XIX – начале XX века обрядность праздника летнего солнцестояния сохранила еще свою целостность, и в ней можно проследить древний магический смысл. Первостепенную роль в купальской обрядности как восточных, так и южных славян играли огонь, вода и растения, собранные в день праздника. Представление о магической силе огня имело у восточных и южных славян вообще широкое распространение, но на Ивана Купалу этой силе приписывалось особое могущество. Общим для восточных и южных славян является представление о том, что вода в ивановскую ночь приобретает особые целебные свойства. Поэтому во многих районах до начала XX века принято в этот праздник купаться, омываться водой источников,  обнаженными кататься по росе, париться в банях. Обряд купания в банях был распространен также у хорватов и словенцев. У последних в старину было принято обливаться водой у Ивановского костра. Позднее этот обычай приобрел шуточный характер: парни заранее где-нибудь прятали посуду с водой и, когда девушки собирались около костра, они их неожиданно обливали[64] .

С днем летнего солнцестояния совпадает период бурного цветения растений. Считалось, что в этот период травы приобретают особую магическую силу. Их сбор происходил в необычной обстановке и сопровождался рядом магических действий. Травы собирались тайно. В России, как писал С.В. Максимов, «лихие мужики и бабы в глухую ночь снимают с себя рубахи и до утренней зари роют коренья»[65] .

В целом, к концу XIX – началу  XX века наблюдается довольно пестрая картина: одновременно с более поздними формами продолжали бытовать и архаичные. В одних и тех же местностях на Ивана Купалу и парились в банях, и купались в реках и озерах. Некоторые формы обрядности потеряли к этому времени свое первоначальное содержание. Так, обрядовое обливание приняло уже характер молодежного развлечения.

Следует также отметить, что обряды Иванова дня, обнаруживают сходство с соответствующими ритуалами других, близких ему по содержанию праздников календарного года (катание по росе у болгар, а также купание в реках у сербов на Георгиев день)[66] .

В 1741 году священники одной шведской деревни жаловался в своем донесении, что молодежь перед Троицей и в день святого Ганса зажигала костер, который все время поддерживала, танцевала, пьянствовала, дралась, допускала и непристойности[67] . Широко распространенным обычаем на Троицу был выбор «Троицких жениха и невесты». Во время  шуточной процессии, в которой их сопровождали музыканты и «свадебная свита». В настоящее время Троица – веселый праздник молодежи, собирающейся на гулянье.

Эротические обряды и обычаи присутствуют и в осенней обрядности, например, в праздниках, посвященных сбору урожая. Но по сравнению с обрядностью весенней, их ничтожно мало. К тому же, осень – это время свадеб. Все эротические обряды были сконцентрированы в свадьбе, рассмотрению которой посвящена отдельная глава.

Подводя итог, следует сказать, что в народной культуре календарная обрядность с ее очевидной аграрной направленностью сохранилась до конца XIX века, некоторые элементы обрядов продолжали выполнять вплоть до  второй половины XX века. Общей тенденцией для всех европейских народов является постепенное утрачивание первоначального смысла и сохранение лишь его игровой стороны.

© С.Ю. Жадан, 2006 г.

<<< К главе 1. К главе 3 >>>

На содержание >>>

К странице "Творчество наших студентов" >>>