Статья подготовлена  при финансовой поддержке
РГНФ, проекты № 05-01-90102а/Б и №07-01-94673м/М

А.А. Крих

БЕЛОРУСЫ, РУССКИЕ ИЛИ ПОЛЯКИ?
К вопросу об этнической идентификации населения в Сибири

Формирование белорусской идентичности - процесс сложный и малоизученный в отечественной и зарубежной историографии. Западные губернии Российской империи являлись зоной польско-белорусско-русских языковых контактов, католическо-православной конкуренции и польско-русского социо-культурного соперничества. В тоже время, как отмечает С.М. Токть, для сельской части населения этого региона наиболее актуальной являлась территориальная, местечковая идентичность, которая выводила человека за пределы выше указанных противостояний.

После восстаний в Польше 1830-1831 гг. и 1863 г. в российском обществе активно обсуждается проблема этнической идентификации населения западных губерний империи, которая изначально имеет политизированный характер. Ведутся споры об этнической принадлежности белорусско-язычных крестьян-католиков, которые до 1860-х гг. в официальных статистических изданиях записывались поляками, а затем стали считать белорусами.

Становление этнической идентичности белорусскоязычного населения западных губерний России во многом зависело от конкурирующих идентификационных процессов, агентами которых выступали различные этно-политические силы, задействующие для этого  различные комбинации языковых, конфессиональных и социальных критериев. Как отмечают исследователи, процесс складывания белорусского национального самосознания не был закончен к началу XX в. Региональный характер идентичности не был преодолен и с обретением независимого государства в 1918 г. [1] .

Проблема формирования белорусской идентичности является актуальной и для Сибири, поскольку в течении XIX - первых десятилетий XX в. сюда прибывает значительное число переселенцев из западных, "белорусских" губерний России. Поэтому особое звучание имеет вопрос о формировании белорусской идентичности переселенцев и их потомков в Сибири, в то время как на их родине этот процесс завершен не был; как протекал процесс идентификации в сибирских условиях, где агентами идентификации выступало русское старожильческое и переселенческое крестьянское население, православные священники, местная администрация.

К середине XIX в. сибирское население имело устойчивую внутреннюю структуру, к которой приходилось приспосабливаться переселенцам из других регионов России. Переселенческий контингент не был един в сословном и этническом отношениях, помимо крестьянского населения прибывали и группы с более высоким социальным статусом. В 1858 г. в Бергамакскую волость Тарского округа Тобольской губернии прибыла значительная партия панцирных бояр из Себежского уезда Витебской губернии. По сословному положению они были близки к казакам и однодворцам. В правовом отношении эта группа переселенцев ничем не отличалась от государственных крестьян, но то, что их предки являлись панцирными боярами, накладывало определенный отпечаток на их самоидентификацию и репрезентацию себя сибирскому старожильческому окружению в процессе обустройства на новом месте.

Панцирные бояре поселились в деревнях Малая Скирла, Развилы (современное Большеречье), Воскресенке, Малинкино Колобово. В д. Большеречье они поселились отдельной улицей, которая получила название Вытябка (Витебская) или Свинушка[2]. На другой улице поселились смолянины - переселенцы из Смоленской губернии, - их улица, соответственно, называлась Смоленка. В конце 30-40-х гг. XX в. смолянины называли жителей Вытябки свинушанками или вытебшанами. Молодежь с разных улиц устраивала драки "из-за девчонок", втебшаны не запускали смолянинов на свою улицу. Информант из смолянинов отмечал, что "раньше вытебшаны говорили протяжно, но сейчас обрусели и говорят как все" [3] , поэтому можно говорить о сохранении особенностей этой группы населения вплоть до начала 1940-х гг.

В середине XIX в. среди населения Витебской губернии, в качестве самоназвания был широко распространен термин белорусы [4], в то время как под Литвой понимали территорию Виленской, Ковенской, Гродненской и западную часть Минской губерний. Соответственно, литвой или литвинами называлось население этих губерний [5]. С другой стороны, белорусское самосознание было характерно для крестьянского населения и, как отмечают исследователи, "белорусскость" в массовом сознании вплоть до начала XX в. ассоциировалась с низким социальным статусом человека [6]. В свою очередь белорусская шляхта предпочитала называться литвинами или поляками, а зачастую и тем и другим одновременно [7] . Таким образом, панцирные бояре Себежского уезда Витебской губернии, являвшиеся частью малоземельной шляхты и противопоставлявшие себя крестьянскому населению, могли в качестве самоназвания употреблять термин литва.

В Сибири, по мере адаптации панцирных бояр к местным условиям, а также при смене поколений, экзоэтноним литва превратился в прозвище, а самоназванием большей части группы стал термин сибиряки [8]. В качестве самоназвания термин сибиряки использовали не только потомки витебских панцирных бояр, но и переселенцы из других губерний Европейской России, прибывшие в Сибирь до начала массовых переселений последней трети XIX в.. Этот этноним как бы дистанцировал его носителей, с одной стороны, от старожилов, называвшихся чалдонами, а с другой - от российских и других групп поздних переселенцев. Переходный характер группы обусловил тот факт, что часть потомков панцирных бояр назвала себя российскими, ориентируясь на семейные предания о том, что их бабушки и дедушки были привезены маленькими "из России" или, в другом варианте, были сосланными оттуда [9]. Другая часть информантов, преимущественно из д. Воскресенки, отнесла себя к старожилам, назвавшись чалдонами [10] . Не случайно эти люди были жителями д. Воскресенки, где в конце XIX в. жили исключительно потомки витебских переселенцев и практически не было поздних переселенцев. Характерно, что в переписи 1897 г. все Воскресенские жители назвали себя местными уроженцами, даже те, кто явно не мог родиться в Сибири.

В третьем-четвёртом поколении потомков "панцирных бояр" произошла смена самоназвания группы, большинство членов которой стали называться сибиряками или родчими, т.е. местными, урождёнными в данном населённом пункте. В национальном отношении члены этой группы считали себя русскими. Таким образом, себежскими панцирными боярами и их потомками был апробирован один из вариантов ассимиляции большой и компактной группы населения - путём сознательной установки на слияние со старожильческой средой в идентификационном плане, сохраняя при этом некоторые групповые особенности и изоляционизм. Особенность сложившейся ситуации заключалась в том, что панцирные бояре были вынуждены влиться в новую социальную среду, где высоким социальным статусом обладали не определенные сословные группы шляхты, а старожильческие категории крестьянского населения - чалдоны и кержаки. В этом случае, панцирные бояре-литва хотели называться местными, старожилами, но не хотели быть ими по существу.

После событий 1863 г. в Польше, идентификационные процессы по отношению к населению Северо-Западного края получили новый импульс и создали еще один критерий этнической идентификации - причастность к восстанию. Всех осужденных за косвенное или прямое участие в восстании в официальной документации назвали "поляками", "польскими повстанцами", а ссылаемых на поселение в Сибирь - "польскими переселенцами", - вне зависимости от социальной, конфессиональной и этнической принадлежности. После амнистии 1883 г. некоторые сосланные в Сибирь "поляки" поселились в Среднем Прииртышье, образовав в отдельные деревни - Деспот-Зиновку в Баженовской волости Тюкалинского округа, пос. Поляки в Аевской волости Тарского округа.

По устным историческим преданиям, собранным А.Ф. Палашенковым в 1952 г., пос. Поляки был основан повстанцем 1863 г. Григорием Козьмой и назывался так по национальности его жителей [11] . В нашем распоряжении имеется два рассказа потомков первопоселенцев об основании поселка, собранные в ходе этнографической экспедиции ОмГУ в 2002 г. приведем для сравнения оба этих текста.

Рассказ С.С. Приготского [12]

Деревня Поляки образовалась в 1897 г. Основали деревню высланные с Польши (современная Западная Украина) поляки. Первыми приехали семь семей: четыре семьи братьев Козьминых (Савелия, Клементия, Павла и Адама), две семьи Приготских и Бажуки.  …  Вновь прибывшие были все люди мастеровые: все Пригодские были мастера по дереву, а Козьминские - по железу, были кузнецами. Позднее в д. Поляки прибыли Колпаки (семья Колпаковых). Они приехали из Вятской губернии и в д. Поляки их называли "вятскими", а так они были русскими.

Поляки в деревне были православные, поэтому в церкви они ходили в д. Никольск, в д. Завьялово, какой праздник, в ту церковь и шли. В д. Никольске церковь была Св. Николая. Также ходили в церкви д. Авяк и д. Пушкарево.  …
В 1929 г. в д. Поляки приехали последние переселенцы "из Россеи". В 1960-х гг. в деревне было 42-45 дворов.

Моего прадедушку сослали в Сибирь с семьей (женой и двумя взрослыми сыновьями) за то, что тот проехал верхом на попе. В Сибири они сперва хотели поселиться в Колосовском районе Омской области, часть Пригодских осталась там, а остальные поехали дальше и добрались до Знаменского района. В дороге у прадедушки умерла жена и он женился вторично. От второго брака у него было две дочери и два сына. Два сына от первого брака не захотели жить в д. Поляки и куда-то уехали, может быть вернулись в Колосовский район.

Рассказ Е.К. Козьмы [13]

Когда-то в Польше была революция и мои предки - дворяне, - сбежали из Польши в Россию. Часть этих поляков уехала в Колосовский район Омской области, а другая часть - в Знаменский район. В Знаменском районе поляки сперва появились в д. Никольск, но им там земли не дали, тогда они обратились в д. Пушкарево и им выделили участок на берегу реки Малый Нягов. Первыми на новую землю приехали четыре брата: Адам Григорьевич Козьма, Клементий Григорьевич Козьма, Павел Григорьевич Козьма и Савелий Григорьевич Козьма. Поляки стали раскорчевывать лес и строить избушки. Новую деревню назвали Поляки.В 1930-х гг. в д. Поляки приехали семьи Федорчук и Яконюк, прибывшие из Белоруссии, но сперва они жили в д. Никольске. Позднее из Кировской области приехала семья Колпаковых - "вятские". Еще позднее прибыли Жевнеровы из д. Уртяг.

Жители д. Поляки в основном общались с пушкаревскими и Никольскими. В церковь ходили в д. Никольск. Своего кладбища не было, поэтому хоронить возили в Пушкарево или Никольск…Невест брали в основном из д. Никольска, а также выходили замуж в Уваровку, за чувашей (это не запрещали). В д. Поляки съезжим праздником был Никола, тогда со всех деревень приезжали родственники.

Наша семья жила в Савельевском крае (назван по имени Савелия Григорьевича Козьмы). Общались только со своими, из своего края, какие-то 50 метров и с ними не якшались.

В рассказе Приготского сделан акцент на выселке предка из Польши, но не за политическое, а за хулиганское деяние. Вероятно, он был сослан по приговору сельского схода. Принадлежность к "людям мастеровым", т.е. невысокое социальное положение, способствовало лучшей интеграции в окружающее крестьянское сообщество. На это указывает широкий круг посещаемых церквей, в отличие от информанта из семьи Козьмы, которая подчеркивает преимущественное общение с жителями д. Никольска, куда ходили в церковь и с которыми связывают семейно-брачные отношения, а также с жителями д. Пушкарево, на чьей земле был основан поселок.

Отличительной чертой рассказа Е.К. Козьмы является упоминание революции, в результате которой ее предки оказались в Сибири. Информант не сообщает о непосредственном участии предков в "революции", но на это указывают другие источники (например, А.Ф. Палашенков). Косвенно на причастность к польскому восстанию указывает отметка в списке домохозяев 1914 г. (!) о принадлежности семей Козьма к ссыльнопоселенцам и лицам, причисленным к обществу без приемных приговоров [14] . Информант указывает на дворянское происхождение своих предков, что соотносится с закрытым характером семьи: "какие-то 50 метров и с ними не якшались".

Перепись 1897 г. учла в д. Поляках 14 чел. об.п.  католического вероисповедания и 26 чел. об.п. православных. "Справочная книга Омской епархии" фиксирует "бывших униатов" из Царства Польского в приходе с. Чередовского к которому относился пос. Поляки [15] . Упоминание униатов в церковном источнике и их отсутствие в материалах переписи можно объяснить тем, что официально униатская церковь была уже упразднена и всех униатов записывали православными. Все католики по материалам 1897 г. принадлежали к двум семьям – Лукашевичей и Козьма. Среди представителей семейства Козьма были и православные: Клементий Григорьев Козьма (1861 г.р.) был женат на местной уроженке православной Оксинье Васильевне (1868 г.р.), поэтому, согласно российскому законодательству, их дети официально значились православными [16] , но, вероятнее всего, считались поляками.

Наш информант -  Е.К. Козьма,  - считает себя по национальности полячкой (хотя ее отец - поляк, а мать - белоруска) и то, что в паспорте она записана русской считает неправильным и объясняет это тем, что "теперь всех пишут русскими" [17] . В этом проглядывается насильственный характер идентификации в советское время, обостренно воспринимаемый представителями группы, стремившейся к сохранению своей этической идентичности.

Совершенно обратный характер носят высказывания С.С. Приготского, считающего себя по национальности русским, исходя из принципа "предки так писались и я пишусь". Однако информант заметил, что "старые люди еще писались поляками, а братья у меня с 1921 и 1922 гг. уже русскими писались" [18]. При этом следует учитывать, что все представители семейства Пригодских по переписи 1897 г. являлись православными, а их родным языком был русский [19]. Упоминание информантом в своем рассказе того, что «поляки в деревне были православные», может свидетельствовать о принадлежности этой семье к униатской церкви, чьи последователи считались поляками.

Среди основателей пос. Поляки была семья Бажуков, которая прибыла из Гродненской губернии Бельского уезда Дубяжинской волости д. Белки [20] . В метрических книгах Бажуки записаны православными, впрочем, как и остальные жители деревни. Для данного эссе интерес представляет то, как информанты из семьи Бажуков идентифицировали своих предков, а через них и себя. Валентина Кирилловна Бажук назвала себя и своих предков белорусами [21]. В пос. Поляки белорусов называли барабульниками за то, что "они картошки много садили" [22]. Второй информант - двоюродная сестра В.К. Бажук, - Нина Филипповна Яконюк, чей отец был родом из д. Никольска, а мать - из пос. Поляки [23] . По-видимому, мать информанта, переехавшую в Никольск после замужества из "польской деревни" на новом месте стали называть полячкой, а вслед за ней - мужа и детей, поэтому информант считает себя и своих родственников поляками. Так члены одной семьи стали принадлежать к разным национальностям.

С момента образования пос. Поляки в 1885 г. и до 1926 г. его население росло медленно: в 1897 г. - 24 чел. м.п. и 16 чел. ж.п., в 1914 г. - 33 чел. м.п., в 1926 г. - 41 чел. м.п. и 38 чел. ж.п.; в 1937 г. - 87 чел. м.п. и 90 чел. ж.п. С 1897 по 1914 г. в пос. Поляки подселилось две семьи - Колпаковы и Федорчуки. Колпаковы были по национальности русскими, вятскими, в 1914 г. в их семье было всего 4 чел. м.п. [24]. Таким образом основную часть населения деревни составляли поляки - четыре семьи Козьмы (16 чел. м.п.), одна семья Приготских (4 чел. м.п.) и возможно, одна семья Лукашевичей (4 чел. м.п.). По переписи 1926 г. мужская часть населения с 1914 г. увеличилась всего на 8 чел., по-видимому за этот период подселений новых людей в поселок не происходило, соответственно к 1926 г. должно было сохраниться преобладание поляков. Однако материалы переписи фиксируют белорусов в качестве "численно преобладающей национальности" [25], а спустя еще 11 лет, в "Похозяйственной книге д. Поляки за 1937 г." все население без исключений значится русским [26] .

Аналогичные метаморфозы произошли с населением пос. Уразайского Седельниковской волости Тарского округа. Поселок Уразайский был основан в 1893 г. добровольными переселенцами из Минской губернии. Основателями являлись десять семей мелкой шляхты из различных населенных пунктов Борисовского и Игуменского уездов Минской губернии: Петра Иванова Муравского, Антона Муравского, Михаила Игнатьева Юшкевича, Виктора Адамова Скуратовича, Станислава Карлова Лукашевича, Адольфа Иванова Константиновича, Адама Андреева Антоневича, Антона Фомина Бабицкого, Людвига Иосифова Скуратовича и семья его брата Антона, а также одна крестьянская семья Николая Ульянова Чистова [27] .  Все семьи переселенцев в религиозном отношении являлись католиками, кроме Бабицких, которые были православными. Католическая шляхта в западных губерниях Российской империи, как правило, имела польское этническое самосознание, чему в немалой степени способствовала официальная политика имперских властей, ставящих знак равенства между понятиями "католик" и "поляк" [28] .

По устным историческим преданиям, хранящимся в семье Скуратовичей, основатели пос. Уразайского принимали участие в восстании пана Волдаевского в начале 1860-х гг., проходившего на территории Польши и были сосланы за это в Сибирь. После амнистии в 1883 г. они вернулись на родину, но не смогли там устроится и решились на переселение в Сибирь. Однако, основатели пос. Урозайского не могли быть участниками описываемых польских событий, т.к. многие из них на тот момент еще не родились. Таким образом, даже среди добровольных поляков-переселенцев существовало представление о принудительности их переселения в Сибирь, о переселении как наказании за участие в восстаниях. Так факт участия в восстаниях, в которых отстаивалась независимость Польши, стал неотъемлемым элементом идентификации с польским этносом.

Основатели поселка были единым родственным коллективом, спаянность которого обеспечивали женщины. Отношениями свойства объясняется и наличие крестьянской семьи Николая Чистова в обществе шляхтичей – он был женат на потомственной дворянке Анне Михайловой Юшкевич [29]. После переписи 1897 г. в поселок приселяется еще три семьи: шляхтича Бронислава Александрова Скуратовича, который приехал к сестре – Марье Александровой Муравской, семья мещанина Ивана Францева Татаржицкого, которая был связана родственными отношениями с Константиновичами и Юшкевичами, а также крестьянская семья Ивана Гавелко, родственная Бабицким. Потомки этих переселенцев в 1934 г. были записаны поляками [30].

Название поселка, который был основан минскими дворянами-поляками, было дано межевой партией по названию небольшой таежной речки, на берегах которой был выделен участок под поселение. Жителей поселка название "Уразайский" не устраивало, т.к. они хотели, чтобы название поселения отражало особый социальный статус его жителей. К тому же в этом районе существовал еще один поселок с таким же названием, заселенный переселенцами из Вятской губернии. Чтобы устранить путаницу, второй поселок стали называть Уразай-Коряковский, а поселение минских дворян - Верхнее-Уразайский или Поляки. В начале XX в. Владислав Антонович Скуратович от имени всех жителей пос. Уразайского послал ходатайство в Петербург с просьбой переименовать поселение в Минско-Дворянское. После долгих разбирательств разрешение на переименование поселка было дано.

В истории с переименованием поселка прослеживается стремление зафиксировать свою социальную принадлежность, сделать ее видимой для окружающего, преимущественно крестьянского, населения. Стремление сохранить свою социальную идентичность было связано с активным заселением Тарского округа в первой трети XX в. крестьянами-переселенцами из Минской и Могилевской губерний. Причем, из Минской губернии основная масса переселенцев прибывала из Игуменского и Борисовского уездов, т.е. из тех мест, откуда были родом шляхтичи.

Вторым фактором, подтолкнувшим минских дворян к активным действиям по защите своей идентичности стали браки с крестьянками. Принадлежность к привилегированному сословию, осознание своего высокого социального статуса и католическое вероисповедание значительно ограничивали выбор брачных партнеров поляками. В этих условиях первое время проживания в Сибири дворянские семьи заключали браки преимущественно между собой. Например, дворянин Людвиг Михаилович Юшкевич (1881 г.р.) был женат на дворянке Констанции Викторовне Скуратович (1886 г.р.), а его племянник - Петр Карлович Юшкевич (1908 г.р.) женился на мещанке Констанции Адамовне Татаржицкой [31]. Двоюродная сестра Констанции Татаржицкой - Елена Францевна Татаржицкая (1918-1981), - вышла замуж за дворянина Петра Павловича Константиновича (1915 г.р.) [32]. Однако не всегда удавалось найти подходящую партию в своем кругу. К примеру, после смерти жены Бронислав Александров Скуратович был вынужден в 1899 г. жениться вторично, т.к. у него на руках оставался 2-летний сын. Его второй женой стала Христина Иоаннова Лапоть - православная девушка из семьи крестьян-переселенцев пос. Поречья [33] . По всей видимости, влияние молодой жены в семье было значительным, т.к. дети, рожденные ею, были крещены в православной церкви. Все же о распространении браков с православными крестьянками можно говорить применительно к первой трети XX в., когда все поляки породнились друг с другом.

Сближению с православным крестьянским населением способствовал образ жизни, который вели потомки польских шляхтичей в Сибири, который ничем не отличался от крестьянского быта. Не искушенный в вопросах социальной принадлежности населения пос. Уразайского, священник В. Раев Николаевской церкви с. Нагорного, к чьему приходу относился этот поселок, записал в 1897 г. православного дворянина Стефана Антоновича Бабицкого крестьянином [34] . Батюшке указали на его ошибку и в последующих метрических записях С.А. Бабицкий везде значился как "потомственный Дворянин". Однако, в 1918 г. в метриках младшие сестры и брат Стефана Бабицкого значились все-таки крестьянами.

По переписи населения 1897 г. в пос. Уразайском проживало 66 человек обоего пола, из которых 52 человека были римско-католического исповедания, а 14 человек были православными [35] . Если выявить религиозную принадлежность населения переписчику не составило труда, то вопрос о родном языке явно поставил его в тупик. У многих католиков в графе «родной язык» первоначально стояла помета «М.Р.», что означало «малорусский» язык, однако в большинстве случаев эта надпись была исправлена на «польский». Внося в бланки переписных листов последние семьи – Чистовых, Лукашевичей и Муравских, - переписчик окончательно запутался: у православного крестьянина Николая Чистова сведения о родном языке были исправлены трижды, как и у его детей. В окончательном варианте Н. Чистов и его дети говорили на малороссийском языке, а его жена – католичка и дворянка, - на польском [36]. Эта путаница была вызвана отказом на официальном уровне признавать белорусский язык в качестве самостоятельного, его считали разновидностью русского или малорусского языка, в зависимости от ситуации.
Поселок Урозайский в качестве примера попал в «Инструкцию к составлению племенных карт…» 1917 г., где положения переписи 1897 г. о вероисповедании и родном языке населения пытались перевести в национальную категорию. В итоге получилось, что 50 человек в поселке были поляками, а 14 человек – русскими [37] .
Примечательным было отношение советской власти к польскому населению сибирских деревень. В материалах переписи 1926 г. в пос. Минско-Дворянском, где проживало 153 человека обоего пола, численно преобладало белорусское население[38], а по материалам Похозяйственной книги за 1934 г. в поселении минских дворян проживало 169 человек обоего пола, из которых 153 человек по национальности были поляками [39]. Из приведенных данных видно, что за период с 1897 по 1926 гг. население поселка значительно увеличилось, что было связано, с подселением еще одной дворянской семьи из Минской губернии – Бронислава Александровича Скуратовича, которая была официально приписан к поселку лишь в 1908 г. [40], одной семьи мещан – Ивана Францева Татаржицкого и одной крестьянской семьи Ивана Гавелко. По материалам 1934 г. представители этих семей были поляками по национальности. Почему же население, считавшее себя поляками до переписи 1926 г. и после нее, в материалах самой переписи оказалось белорусским? Данный этнический вираж можно объяснить стремлением местных сибирских властей уменьшить число поляков в регионе путем приписки к белорусам тех из них, которые были выходцами из губерний, вошедших в состав Белорусской Советской Социалистической Республики.

В 1930-х гг. в рамках общегосударственной политики велась компания против "врагов народа": в 1930 г. были арестованы Владислав Антонович Скуратович (1881 г.р.), его сын Иван (1903 г.р.) и Мечислав Викторович Скуратович (1878 г.р.). В 1937 г. началась вторая волна репрессий, в ходе которой был арестован брат Мечислава Леонард (1895 г.р.), который в то время был председателем колхоза. От репрессий 1930-х гг. пострадали семьи Лукашевичей и Моравских [41] . В 1935 г. Иван Владиславович Скуратович вернулся в д. Минско-Дворянскую, но был вынужден переехать в другой населенный пункт. В 1937 г. он с женой - Юлией Мечиславовной Скуратович, дочерью Мечислава Викторовича Скуратовича, - и двумя детьми переехал в с. Новологиново Большереченского района Омской области, откуда вскоре был призван на фронт.

После войны потомки минских дворян - Иван и Юлия Скуратовичи, - восстанавливая "утраченные" документы, сменили польскую национальность на русскую. Их дети, внуки и правнуки считают себя русскими, сохраняя при этом память о своем польско-дворянском происхождении. Переход с польской этнической идентификации на русскую произошел после войны 1941-1945 гг. и в других дворянских семьях. Потомки минского дворянина Станислава Карловича Лукашевича официально были записаны поляками и, по словам его правнучки Елены Леонардовны (Лукашевич) Семеновой, - считали себя таковыми [42]. Внук Станислава Карловича - Леонард Иосифович Лукашевич (1925-1996) женился на Кочетковой Нине Тихоновне, русской по национальности, которая попала в Сибирь вместе с репрессированным отцом. Их дети, правнуки Станислава Карловича Лукашевича, в том числе и наш информант, считают себя русскими. Интересно, что муж Елены Леонардовны - Александр Аврамович Семенов, - по национальности чуваш, но их дети, родившиеся и выросшие в чувашской деревне, считаются своими родителями русскими [43] .

Первоначальное стремление минских дворян-поляков сохранить себя в качестве обособленной группы, обладающей известными привилегиями, в течение нескольких поколений поменяло вектор идентификации, т.к. прежние положительные стороны обособления постепенно утратили свое значение и, когда в 1930-1945 гг. группа оказалась под угрозой исчезновения, ею был сделан выбор в пользу идентификации с русским населением.

Таким образом, ранние группы западных переселенцев, т.е. середины XIX в., подверглись в Сибири давлению со стороны более престижных старожильческих групп и были вынуждены слиться в идентификационном плане со старожилами, сохраняя при этом свои культурные особенности. Группы западного населения России, связанные с политическими процессами в Польше и преследуемые властями, в Сибири стремились к изоляции и сплоченности, однако из-за малочисленности отгородиться от окружающей инокультурной среды не удавалось. В конце XIX в. увеличился поток переселенцев из Северо-Западного края, в результате чего удается воссоздать такую же социокультурную ситуацию, как на родине, где высоким социальным статусом обладают дворяне-католики. Незначительное количество мелкой шляхты, вне зависимости от путей попадания в Сибирь, в конце XIX в. получило возможность поддерживать польскую идентичность за счет соседствующего привычного белорусскоязычного крестьянства. В 1920-х гг., в ситуации, когда Польша получила независимость и стала проводить антисоветскую политику, принадлежность к польскому этносу становиться опасной и, с одной стороны, сибирские власти изыскивают способы сократить долю поляков в регионе, с другой стороны, само население, спасаясь от репрессий, переходит на русское этническое самосознание. При этом, предложенный властями вариант идентификации с белорусским населением, поляками отвергается, т.к. белорусскость ассоциировалась с низким социальным статусом и воспринималась как принадлежность к крестьянству.

© А.А. Крих, 2006 - 2007