Статья подготовлена при финансовой поддержке
гранта РГНФ № 05–01–90102 а/Б

М.Л. Бережнова

РАССКАЗЫ О БЕЛОРУССКОМ ХОЗЯЙСТВЕ В УРМАНЕ,
ИЛИ ПЕРВЫЕ ШАГИ НА НОВОЙ РОДИНЕ...

После отмены крепостного права крестьянские хозяйства Беларуси стремительно развивались. Сельчане стали жить богаче, а значит, можно было подумать о наследниках. За 30 лет, с 1858 по 1897 год количество крестьянского населения в Беларуси выросло более чем в два раза! Но кроме радости от увеличения семей, хозяева начали испытывать и тревогу: земель на одну крестьянскую душу становилось все меньше. Дешевело зерно. Выгодно было иметь скот, особенно дойных коров, – но где пасти? А выросшим семьям так был нужен заработок. Белорусы – люди деятельные и предприимчивые. Да вот возможностей у них было мало: земли все уже используются, пустошей нет, новый надел не распашешь. В город уйти, так там живут евреи, которым ход, что на село, что в дальние города закрыт по закону. Значит, ехать надо крестьянам! Все больше людей отправлялось в портовую Ригу, на шахты Донбасса, в столичный Санкт-Петербург. Но наиболее смелые и решительные, не хотевшие порывать с землей, ехали за ней буквально на край света: в Америку и в Сибирь!

Сначала, в первые годы после реформы, основная часть переселенцев из Белоруссии ехала в Новороссию, Предкавказье и Южное Приуралье. Лишь отдельные семьи решались на переезд в Сибирь. Только во второй половине 1860-х годов переселенцев стало больше. Этому способствовал циркуляр Министерства внутренних дел от 13 апреля 1868 г. «О порядке переселения крестьян на казенные земли», который крестьяне поняли как право на свободу переселений. Было разрешено, согласовав это с правительством, переселяться целыми обществами.
Много желающих переселиться в Тобольскую губернию было в Минской и Витебской губерниях. Об этом губернаторы сообщали в Санкт-Петербург, обеспокоенные «стремлением крестьян к переселению в больших размерах». В 1870-х годах переселенческое движение было еще осень слабым. В это время из Белоруссии в Сибирь направлялись в основном выходцы из Могилевской (в среднем 19 человек в год) и Витебской (50 человек в год) губерний. По неполным данным, в Томскую губернию в 1870–1879 годах из Белоруссии переселилось всего 30 семей.
С 1880-х годов сибирское направление в переселении из Белоруссии стало главным. В 1882 году в Бельском уезде Гродненской губернии заявили о переселении в Сибирь 1500 человек. В 1883 году обратились в Министерство внутренних дел с такой же просьбой 49 семей Игуменского и Речицкого уездов Минской губернии. Ходатайства были не только массовыми, но и «адресными». Например, в марте 1887 года 107 семей Минского уезда хлопотали о переселении именно в Тобольскую губернию. В 1889 году крестьяне Могилевской губернии просили позволения переселиться в Томскую губернию. Ответа они не дождались, тогда, обвинив власти в бездействии, отказались засевать поля и самовольно ушли в Сибирь.

13 июля 1889 года был издан закон «О добровольном переселении сельских обывателей и мещан на казенные земли». Закон существенно облегчил крестьянам саму процедуру переселения и оформление бумаг. Теперь не надо было испрашивать так называемые «увольнительные приговоры» с мест приписки, платежи и недоимки переводились на оставляемое общество. Мигранты получили право на ссуды для приобретения продовольствия и зерна. Это был первый закон, признававший за переселениями «значение народной потребности, долженствующей быть удовлетворенною».

В 1885–1892 годы из Виленской, Витебской, Гродненской, Минской и Могилевской губерний мигрировало в Сибирь 2770 человек. Только в 1888 году в Сибирь приехали 1212 человек из белорусских губерний. Но все же приехать сюда сумели только немногие из тех, кто решил это сделать. Например, в 1890 году в Минской губернии началась массовая подача прошений о переселении в Томскую губернию. Власти, как местные, так и центральные, отказали. Отказ получили в мае этого же года и 175 семей Игуменского уезда, в июле – 76 семей из 12 деревень того же уезда. В Могилевской губернии борьба за переселение не утихала до 1896 года. Ходатайства о переселении в Сибирь за счет казны подали 27 тысяч семей, а это седьмая часть населения всей губернии! После отказа многие крестьяне, распродав свое имущество, самовольно направились в Сибирь. «Остановить и отправить их на прежние места жительства, – по словам губернатора, – удалось только с помощью самых строгих мер при содействии воинских команд». В 1894–1897 годах таким же образом поступило свыше 60 тысяч крестьян Витебской губернии.

Интенсивность переселений белорусских крестьян в 1890-х годах росла. В 1895 году переселенческий поток из Европейской России в Сибирь по сравнению с предыдущим годом удвоился; но переселенцев из Белоруссии стало больше в пять раз! После открытия движения по Сибирской железной дороге путь стал легче и дешевле. В 1896 году из Белоруссии в Сибирь переселилось 11 с половиной тысяч человек, а это больше, чем в 1895 году, в 14 раз!

Крестьяне шли в неведомые им места. Они полагались при этом на помощь государства. Но не всегда переселенческие власти оказывались на высоте. Они не успевали нарезать вовремя участки, строить дороги и колодцы, готовить помещения для расселения переселенцев. 7 декабря 1896 года на правительственном уровне было решено поддержать движение ходаков, которое рождено было народной инициативой. Право на переселение теперь было предоставлено каждому, пославшему семейного ходока и зачислившему за собой земельные доли. Губернским властям предписывалось не допускать переселений в Сибирь без предварительной посылки «деловитых и добросовестных» ходоков. В этом же документе обращалось особое внимание на нежелательность чрезмерного развития переселений, на необходимость пресечения миграции семей, у которых нет средств для обустройства на новом месте.

С 1895 по 1899 год из пяти губерний Белоруссии за Урал ушло 22 тысячи ходоков. Почти 90% из них направлялось в Тобольскую, Томскую, Енисейскую и Иркутскую губернии. Эти правительственные меры и трудности переселения, которые стали известны в обществе, остудили эйфорию переселенческих надежд. В 1897 году число переселенцев в Сибирь из Европейской России сократилось по сравнению с 1896 годом почти вдвое. Но в Виленской, Минской и Могилевской губерниях рост переселений продолжался. В Могилевской губернии в 1897 году число переселенцев по отношению к 1896 году удвоилось. Как считают современные белорусские исследователи, и эти цифры не отражают действительность. Если с 1885 по 1893 год из Белоруссии в Сибирь мигрировало 2969 человек, то за пятилетие 1894–1898 годов – 52760 человек. Доля выходцев белорусских губерний в общем переселенческом потоке из европейской части страны в Сибирь в середине 1890-х годов составила 10%. В конце 1890-х годов больше всего переселенцев отправлялись в Сибирь из Витебской губернии (36% всех белорусских мигрантов), за ней следовали Могилевская (26%), Минская (14%), Виленская (14%) и Гродненская (9%) губернии. Выходцы из Белоруссии составили почти 20% всех переселенцев из европейской части страны, державших путь в Сибирь. Могилевская губерния по количеству мигрантов (43,5 тысяч человек) вышла на третье место в России после Полтавской и Курской губерний, а Витебская (35,4 тысяч человек) – на пятое место, пропустив вперед только Черниговскую губернию.

Казалось, вся Белоруссия двинулась в Сибирь. Кризис, который заставил задуматься о поиске новых мест переселенцев 1870-х годов, не разрешился. К началу XX века подати и повинности отнимали у крестьян до 60% дохода. Плохо обработанные сельскохозяйственные угодья давали низкий урожай, и большинство крестьян нуждалось в хлебе, которого из года в год не хватало. О положении крестьян Полоцкого уезда Витебской губернии один из современников писал так: «Острог для крестьянина не страшен, там кормят хлебом, который он у себя ест только по праздникам. Сибирь и подавно не страшна, он добровольно согласен туда переселиться, надеясь, что нигде хуже того, как у него дома, не будет. Жизнь в деревне становится ужасной».

В Тобольской губернии одним из наиболее благоприятных мест для расселения был Тарский уезд. Его центром был старинный сибирский город – Тара. Еще в XVII веке вокруг него возникли русские поселения, здесь же жили и коренные обитатели этих мест – сибирские татары. Земля была освоенной – имелись дороги и церкви, ярмарки и лавки. По Иртышу и реке Таре плавали пароходы, перевозившие грузы и пассажиров. К началу XX века в селах появились лавки, почтовые отделения, масло- и химические заводы, школы и больницы. Так что желающих поселиться в таких обустроенных местах было немало. Но вот разместить переселенцев там, где они бы хотели, было сложно: не хватало земли, а наделы в то время были немалыми – по 15 десятин на душу мужского пола. Десятина того времени немного превышала наш гектар!

Поэтому сначала переселенцев из Белоруссии было немного. И расселялись они не только в благодатном Тарском, но и менее удобном Тюкалинском уезде. До 1903 года на территорию современной Омской области прибыло чуть больше 600 семей. Но постепенно процесс набирал скорость. Сохранились списки сельских обществ и волостей, которые существовали в 1900–1901 годах. Составляя списки, писари указывали, кто проживает в поселениях – старожилы или переселенцы, если переселенцы, то откуда пришедшие. Уже в это время в 21 волости Тюкалинского уезда было 255 старожильческих сел, деревень и выселков, а переселенческих поселков – 160. Здесь население в основном было смешанным – в поселках бок о бок проживали выходцы из различных губерний Европейской России. Белорусские переселенцы в 1901 году жили только в 17 поселках Тюкалинского уезда. Два населенных пункта были ими же и основаны – это поселок Троицкий Пановской волости и поселок Мариинский Покровской волости. Поселок Троицкий был основан в 1887 году выходцами из Минской губернии и имел уличное название Минский. Поселок Мариинский основали переселенцы из Витебской губернии в 1896 году.

В списках по Тарскому уезду имеются сведения о 13 волостях. Отсутствуют данные по Седельниковской волости, а известно, что именно в ней оседало много выходцев из Белоруссии. Всего было учтено 308 старожильческих сел, деревень, выселков и заимок, 6 деревень с переселенческим населением, основанных в конце 1880 – начале 1890-х годов, 92 переселенческих поселка. Имеются сведения о жителях 38 поселков. Переселенцы из Белоруссии проживали в 33 населенных пунктах. В 3 деревнях и в 15 поселках проживали только выходцы из Белоруссии. В Атирской волости Тарского уезда в начале XX века белорусское население доминировало. Много переселенцев из Белоруссии было в Кейзесской волости Тарского уезда. Именно здесь открывались все новые переселенческие участки, и число переселенцев из Белоруссии быстро увеличивалось.

В 1914 году была опубликована «Справочная книга Омской епархии», составленная отцом Иоанном Голошубиным на основе материалов, полученных из переписки автора с церковнослужителями приходов Омской епархии. Указывая на наличие в приходе переселенцев, священники, как правило, сообщали о местах их выхода по губерниям. По сведениям, собранным отцом Иоанном, в Омском уезде Акмолинской области переселенцы из Белоруссии жили в 5 приходах, в Тюкалинском уезде Тобольской губернии – в 13, в Тарском уезде – в 19. Поселков, основанных белорусами, было только два в Тюкалинском уезде, зато в Тарском уезде – 19. Большая их часть располагалась в Атирской волости в приходах сел Атирка и Князевское и в Седельниковской волости в приходе села Верхне-Баклянское. Много белорусов жило также в приходах сел Кукарка Седельниковской волости, Рагозино Кейзесской волости, Унара Егоровской волости, Новоягодного Новоягодинской волости, Нагорного Нагорной волости. Отдельные белорусские поселения встречались и в местах, где большая часть населения была старожильческой. Например, в Крайчиковской волости в приходе села Крайчиково выходцами из Виленской и Витебской губерний были основаны поселки Александровский и Пронинский.

Большая часть белорусов была расселена далеко в тайге. Расстояние от поселков было очень велико не только до уездного центра, но и до волостного. По сведениям отца Иоанна, расстояние от села Князевского до волости в Атирке равнялось 38 верстам, а переселенческие поселки находились на расстоянии от 4 до 45 верст от центра прихода, причем большая часть в стороне от дороги на Атирку. Однако плотность поселений в начале XX в. была относительно большой, что облегчало обустройство переселенцев в этих местах.

Из 104 названных в «Описании Омской епархии» поселений, в которых жили белорусские переселенцы, к середине 1950-х годов сохранились только 94, а к нашим дням это число еще сократилось. Вдоль Транссибирской железнодорожной магистрали, которая проходила через станции Исилькуль – Марьяновка – Омск – Калачинск, и несколько южнее расселялись выходцы из Могилевской губернии. При этом ими не было основано ни одного поселения, где проживали бы только белорусы. Пестрота мест выхода переселенцев, оседавших в этих местах поразительна. В некоторых приходах бок о бок жили выходцы из десятка и даже больше губерний. Севернее линии железной дороги, на территории современных Называевского, Тюкалинского и Крутинского районов, компактно проживали выходцы из Витебской и Виленской губерний. В Тарском уезде большая часть поселений была создана выходцами из разных белорусских губерний, но, как уже отмечалось, было мало представителей других губерний России. Именно здесь лучше всего сохранялась память о белорусском происхождении у потомков переселенцев, поэтому сейчас этнографы и фольклористы именно тут проводят исследования белорусской культуры. Именно потому, что историки и статистики прошлого, фольклористы и этнографы наших дней записывали свои наблюдения и рассказы местных жителей, мы можем узнать, как устраивались на сибирской земле переселенцы.

После долгого и трудного пути, недоедания, болезней, и даже смертей, унесших многие жизни в дороге, переселенцам так хотелось добраться, наконец, до той земли, что и была целью путешествия. Люди верили, что Сибирь станет им новой родиной – богатой, ласковой, сытой…

В Омске переселенцев высаживали из вагонов, бабам с маленькими детьми давали ночлег в бараке, а возле него, прямо под открытым небом, у костров отправки ожидали остальные члены семейства. Их наскоро мыли, кормили горячим, подлечивали, если кто был болен… Начиналось ожидание: то ли подводы подгонят, то ли пароход подойдет. Белорусов отправляли на север, в урман. Считалось, что если дома они жили в лесах, то и в Сибири в тайге не пропадут.

С тех пор прошло уже 100 лет. Но до сих пор потомки переселенцев рассказывают, что увидели их бабушки и дедушки, доехав до места, где им предстояло жить. «От Омска везли их до города Тары рекой. А от Тары до Муромцево дорога была наезженная, вдоль нее стояли деревни и поселки, движение было немалое, – пересказывает внучка переселенца из Белоруссии Наталья Андреевна Сердюкова семейные предания. – Само Муромцево – село большое, торговое, с ярмаркой. Волостная управа там была, дома двухэтажные из лиственницы по центральной улице. И красиво очень: река – не большая, не маленькая, с виду тихая, берега песчаные… За рекой сосновый бор; строевой лес стеной стоит и в него дорога убегает. Вроде, бабушка говорила, все вздохнули с облегчением, в Таре бывалые люди пугали, что поселят так – наплачешься!

Когда поехали дальше, то видно стало, что природа меняется. Пока от Омска Иртышем плыли, все вокруг плоско было как блин – степь, что возьмешь! А тут вдруг спуски, подъемы, холмы какие-то. Красиво – это так, но стали, вроде бы, мужики задумываться: лес стеной стоит, речки маленькие, а текут меж холмами как в расщелине. Пока поднимешься-спустишься – умаешься. Хорошо ли для хозяйства?
Еще и дорога начала портиться: вся в грязи по колено, через ручьи мостки в две дощечки, подъезжаешь – слазь, коня под уздцы, только так и перейдешь! И деревень – ни одной! От нас до Муромцево и сегодня пешком не пойдешь, это ж 50 километров, но сейчас хоть дороги есть, кое-где деревни стоят, а тогда? По всей этой округе была только одна деревня – Инцисс, татары там жили…

Мой дед еще землемера вспоминал недобрым словом – место нарезал такое, что воды нет, пасти скот негде, деревню проставить и то негде! Ближайшее жилье в 25 километрах – село Нагорное это сейчас, Инцисс немногим ближе. Так татар не знал никто и очень их боялись… Бабушка моя рассказывала, что она ходила в Нагорное хлеб печь, у них еще ни одной печи не было. Брала с собой муку, а квашенку ей там давали. Останавливалась все время в одной семье, хорошие были люди. Хлеб напечет и домой несет.

Потом стали внимание обращать, что овец, которых уже развели, все в одно место тянет. А считается, что овца воду чует. Вот туда и переселились приехавшие. Было сначала всех поселенцев – семья Барчевских да еще, вроде бы, Ковалевы, Соловьевы и Храмёнки… Вот они и поселились на берегу речки Инциски. Поселок стал называться Поречье, по-над рекой то есть. Построили его на мысу. Пока людей было немного, было удобно: мыс изгородью перегородили, скот там же пасли, жилье стояло. Когда в Поречье и другие семьи приехали, с поселка пришлось уйти, там места совсем мало».

Сохранились описания тех мест, куда заселяли переселенцев из Белоруссии, и в старой литературе. Вот, например, что писал священник Князевского прихода в 1914 году: «Село Князевское Атирской волости Тарскаго уезда Тобольской губернии, от епархиального города [Омска] – в 350 верстах, от уездного города [Тары] – в 81 версте; от волостного правления – в 3 верстах. Населения в приходе числится мужского пола 785 и женского пола 755 в селе и 14 поселках. Два поселка – Чурталинский и Хрящевский – находятся за рекой Туй, где нет ни моста и никакой переправы.

Поселок Князевский назван так в память бывшего Тобольского губернатора г. Князева, который в одну из своих последних поездок пo губернии, в целях обозрения тарских урманов и заселения более удобных мест переселенцами, из города Тары проехал село Атирское и дальше. Поселок Князевский в то время состоял из нескольких жалких лачужек, обитателями коих были зыряне, лет 35 тому назад пришедшие из Вологодской губернии и поселившиеся в этой необитаемой и дикой местности в видах урманных промыслов. Губернатор доехал и до них. Полудикие и никогда никого здесь не видевшие зыряне были крайне удивлены приездом г-на начальника губернии: они с детским восторгом приветствовали его и стали просить его назвать их селение (доселе не имевшее постоянного имени) в память о нем по его имени, вернее – по его фамилии.

Село Князевское расположено при реке Чангалы, которая берет свое начало в урманских болотах, и впадает в реку Тару. Климат болотистый и крайне нездоровый. Одна эпидемия сменяется другой. Главным образом здесь свирепствует брюшной и сыпной тиф и лихорадка в различных ее формах. Местность богата флорой. Здесь есть все, чем богата Сибирь: сосна, ель, липа, кедр, береза, осина и пр. Не менее богата и здешняя фауна: куропатка, тетерев, глухарь, белка, лисица, соболь, медведь и лось.

Народонаселение прихода Князевского разнообразно. Кроме первых посельников – зырян, здесь сели переселенцы из 18–20 разных губерний, а главным образом – из губерний Витебской, Виленской, Ковенской, Гродненской, Могилевской, Минской и других Хлебопашество и скотоводство – ограниченное. Пожалуй, больше занимаются в этой местности звероловством, проведением дорог, сбором кедрового ореха, ягод и т.п.»

Косвенным признаком того, как «удобно» расположились в специально построенном для них поселке переселенцы, может быть и такой факт: «Церковь [с. Князевского] построена в 1909 году на средства фонда имени Императора Александра III-го и старанием прихожан; зданием деревянная, на каменном фундаменте, с таковою же, в одной связи, колокольнею. Церковь эта, но причин недобросовестного исполнения работ, комиссией не принята. Дома для священника и псаломщика деревянные. Построены одновременно с церковью, но по тем же причинам, по которым и церковь, дома эти комиссией не приняты».

От этого же времени сохранилось описание и другого переселенческого поселка – Атирки, основное население которого тоже составляли белорусы. «Главным занятием населения является сбыт лесных материалов в обработанном и сыром виде, охота на птицу и пушных зверей, сбор и сбыт ягод и кедровых орехов. Значительный заработок население имеет от исправления летом дорог…» Кроме того, в селе работали химические заводы! И многие сельчане на них трудились. Правда, под химическими заводами в то время понимали следующее: «В приходе имеется четыре химических завода, принадлежащих Переселенческому управлению. В трех из них производится выгонка из дерева смолы и скипидара, а в четвертом – самом большом, вырабатываются: паровой деготь, древесный спирт, уксусная эссенция и голландская сажа. Скопление рабочих и служащих на этих заводах является причиною высокого подъема цен в селе Атирка на жизненные продукты». Известно, что в селе был разрешен губернским начальством базар, но на нем купить было ничего нельзя, кроме излюбленного продукта переселенцев – свинины. В селе работали четыре молочные лавки, удовлетворяющие, по словам священника, «потребности 50 окрестных деревень», 1 казенная винная и 1 пивная. Чтобы население поменьше бывало в пивных, Тарское общество трезвости на свои деньги открыло в селе чайную.

Но ведь крестьяне ехали в Сибирь за землей, мечтали стать богатыми хозяевами. Все вышло не так! Священник Атирского прихода писал: «Хлебопашество по неплодородности земли и трудной ее разработке ведется в очень малом размере. Среднего достатка крестьянин высевает ржи от 5 до 40 пудов и столько же овса. Пшеницы сеют очень мало. Урожай бывает сам 4, сам 5. Овцеводство не удовлетворяет нуждам своего хозяйства. Молочное хозяйство вовсе не развито. Были неудачные попытки к разведению пчел. Реки и озера в приходе не рыболовны. Рыболовством занимаются лишь для развлечения».

За несколько лет до того, как это было написано об Атирке, летом 1907 года по урману путешествовал член партии кадетов А. Букейханов, который написал статью «Переселенцы в тарских урманах (Из записной книжки статистика)». Всего он посетил 27 переселенческих поселков Атирской и Седельниковской волостей Тарского уезда Тобольской губернии. Эти поселки планировались Переселенческим управлением под заселение, а главная подготовка была в том, чтобы выделить удобные для сельскохозяйственного использования участки, или, по терминологии того времени, «нарезать душевые доли». Далее автор указал общую площадь, на которой расположены эти поселки – 500000 десятин, или, если перевести в современные единицы измерения, более 500000 га. На этой площади было нарезано 1565 душевых долей. Из них, по материалам Букейханова, было занято только 60%. Ежегодно переселенцы заселяли около 6% готовых долей. А медленнее всего заселялась Атирская волость – одна из самых удаленных, с плохими дорогами.

И опять упомянуты дороги! Давайте немного на этом остановимся. Вот что пишет Букейханов: «Урманные крестьяне относятся с поразительным равнодушием к общим интересам, например, к исправности дорог, по которым они вынуждены ездить ежедневно. Летом обгорели все мосты (пять или шесть) между Атиркою и Имшигалом [соседний поселок в 25 верстах]. Настилка, освободившись от крайних креплений, образовала род конька крыши. Объехать мосты нельзя: с обеих сторон дорогу теснит стена леса. Проезд по мостам совершается таким образом: если едут на паре, то отпрягают пристяжку и привязывают ее к экипажу, – ямщик берет коренника под уздцы и старается провести по горбу мостового “конька”, напоминая хождения по канату. Само собой разумеется, что пассажир помогает ямщику, подгоняя пристяжку или поддерживая телегу. Дорога эта обслуживает целый ряд поселков. В двух верстах от поселка Егоровского по дороге в поселок Вилейский ветром повалило поперек дороги березу в четверть аршина в комле. Жители обоих поселков целое лето объезжали эту березу, – и мы, наехав на нее в темную ночь, едва выбрались с места через полчаса. На мой вопрос земскому ямщику, почему он не спилит эту березу и не выбросит с дороги, он не допускающим возражения тоном заметил, что это дело начальства, которое строит дороги».

Действительно, с дорогами в этих местах было неладно. Но вот что интересно. Священник, живущий в Атирке, значительно лучше заезжего гостя разобрался в причинах крестьянского «равнодушия к общим интересам». Если за ремонт дорог можно получить деньги, то зачем же делать это бесплатно? Можно предположить, что власти, которые то ли не имели денег, то ли не торопились оплачивать ремонт, перехитрили сами себя. «Небольшой участок дороги в поселок Верхний Турунгас совершенно непроезжий, – продолжает Букейханов. – В этом поселке, по моей переписи, по 11 августа 1907 года занято всего 20 душевых долей, а по официальным данным по конец прошлого же года было занято 66 душевых долей». Крестьяне грозились уйти из поселка совсем, если им не починят дорогу.

Видимо, проблема дорог была настолько существенной, что упоминается всеми, кто описывал жизнь переселенцев на новом месте: статистиками, священниками, сохраняется в народной памяти из поколения в поколение. Правда и то, что забыть о дорогах не дает сама жизнь. Автор этой статьи в 2005 году посетила Атирку. Свидетельствую: дорога туда ведет «улучшенная грунтовая». Автобус ждут, неотрывно глядя на небо. Если упадет хоть капля дождя, транспорта не будет: на здешних дорогах никакой трактор не поможет вытащить застрявший автобус.

Но все же, согласитесь, странно: крестьяне, ехавшие за землей, готовы бросить ее в любой момент. Неужели с такими неразрешимыми задачами столкнулись опытные земледельцы? Ответ – да!

Во-первых, душевые наделы были покрыты лесом, нет, не лесом – вековой тайгой! Букейханов пишет: «Рациональная борьба с лесом в урмане – главная задача устройства переселенцев здесь». И добавляет, что за 10 лет, что осваивается урман, переселенцами расчищено менее десятой части их надела, за год – менее 1% надела. По подсчетам этого автора, «в буквальном смысле слова потребуется вековая борьба, чтобы очистить от леса весь надел».

Участки расчищали разными способами. «Лес попросту сжигают, при этом нисколько не заботятся о приостановке пожара, так что летом тарский урман горит ежедневно в разных местах. Никто этот пожар не тушит, прекращается он сам собою по какой-либо случайной причине». Поселенцы посостоятельнее нанимали крестьян-старожилов. За 30 рублей те брались вырубить, разрубить, сложить в кучу, сжечь и выкорчевать все пни с половины десятины смешанного леса – березы и осины в возрасте 50 и более лет. Старожилы из поселка Имшигальском расчищали земли другим способом, нежели поселенцы: они «чертили лес». Этот способ состоит в том, что в июне, когда береза в соку, ее кругом затесывали до древесины, перерубая кору и заболонь. Счерченный лес уже на следующее лето превращался в мертвые столбы, свободно пропускал лучи солнца и «осветлял» почву. В этом мертвом лесу уже можно было косить сено. Счерченный лес на корню гнил 5 лет. Счерченная осина стояла 7 лет. Один рабочий мог в день счертить четверть десятины в густом березовом лесу, где на десятине более тысячи крупных деревьев. Одну десятину счерченного леса два человека могли расчистить от леса и от пней в 30 дней. В общем-то недорого, как будет видно из «прайс-листа», приведенного Букейхановым в статье. Но вот сроки настораживают: имшигальский способ по 30 рублей десятина требует еще и 5–7 лет ожидания!

Можно было очистить надел и быстрее, но значительно дороже. Если в наделе преобладали лиственница и сосна, то за полную расчистку десятины просили уже от 70 до 80 рублей. Бывали случаи, когда поселенцы сжигали лес, но руки не доходили до запашки освобожденной от деревьев земли. Так было в поселке Рождественском. Здесь на месте сгоревшего хвойного леса вырос березняк, а в нем сохранились отдельные ели и кедры. Расчистка десятины, по подсчетам крестьян, требовала 60 рабочих дней, а за день работы просили не менее 50 копеек. При проведении дороги от поселка Петровского в поселок Устькуренга расчистка одной версты дороги шириной в 6 саженей в березовом лесу стоила 60 рублей. Такая же дорога в красном лесу стоила на 10–20 рублей дороже. При таких ценах расчистка наделов становилась действительно неразрешимой проблемой. Кстати, о ценах. Во вновь открываемых приходах священнослужителям была положена оплата от казны: заманивали сотрудников, так сказать. Оплата труда здесь, по сравнению с другими местами Омской епархии, была выше почти в 2 раза! Так вот, священник в год получал 600 рублей, псаломщик – 200. Даже их жалованья не намного бы хватило, если учесть, что на душу мужского пола приходилось 15 десятин земли.

Кроме этой задачи – расчистить надел, были и другие, такие же головоломные. Букейханов пишет, что среди посевов первое место занимал картофель (39% всего посева), второе место – рожь (21%), третье место – овес (16%). Пшеницы высевали мало – не больше десятой части от всего посева. А вот какое объяснение этому факту приводится: «Урманные поселенцы питаются главным образом рожью и картофелем. Он редко страдает от августовских заморозков и дает хорошие урожаи. Овес необходим для скота, так как в наделах переселенцев нет покосов, а качество сена – плохое. Пшеницу сеют только в первые годы, пока не убеждаются в том, что она не родится в урмане. Горох, лен, гречиха, клевер, конопля и просо все вместе составляют 4,5% всего посева. Гречиху и просо сеют в первые годы по старой привычке и потом, убедившись горьким опытом, что они не родятся в урмане, бросают».

Не лучше были дела и с содержанием скота. В среднем на двор у жителей урмана, по данным Букейханова, приходилось 14 рабочих лошадей, 18 дойных коров, 20 свиней и по небольшой отаре овец голов в 30-ть. Но проблема заключалась в том, что у крестьян не было выпасов! «В урмане скот не пасут, он свободно ходит по лесу. К счастью крестьян, в урмане нет волков, медведь редок и режет скот только в глухих местах по реке Ую. Гулевой скот по нескольку дней не приходит домой, и это хозяев нисколько не заботит. Несмотря на эту свободу пастьбы, скот у урманных крестьян тощий, так как корм однообразный, малопитательный, и так как скот страдает от недостатка соли. В поселке Егоровском, где переселенческая лесная контора имеет порошковый завод, когда деревенский скот узнал, что выпаривается соль, то целыми днями осаждал жаровни, многократно делая нападения, и одна овца, прорвавшаяся через охрану рабочих, обварила себе рот, сунувшись в кипящий раствор», – так описывал проблемы крестьян Букейханов.

Вторит ему священник из села Унара, который писал, что «коровы в летнее время по несколько дней, иногда недель, загуливаются в урмане, оставляя своих хозяев без молока, а пастухов для скота не имеется». Те крестьяне, что жили не в поселках, а по хуторам, страдали от отсутствия выпасов еще сильнее. Они вынуждены были караулить свой скот, чтобы он не потравил участка соседа. Скота было не так много, чтобы нанимать пастуха, а следить за ним у хуторян не всегда была возможность. «Часто скот загоняют во двор, запирают там среди бела дня без корма», – вот так, по Букейханову, и решалась проблема.

Скот нужен был в хозяйствах поселенцев еще и потому, что местные земли, как оказалось, быстро выпахиваются. Священник прихода села Нагорного писал, что «земля дает три или четыре хороших урожая и затем уже требует искусственного удобрения навозом. Удобренная земля снова дает хорошие плоды». В урмане начали сеять травы, решая кормовую проблему.

Ясно, что крестьянам в тайге было трудно жить: земли мало, выпасов нет, в реках рыбы не поймаешь, а заработок один – на «химическом заводе». Ведь не для того в такую даль ехали, чтобы остаться без земли и хозяйства. Поселенцы начали разбегаться. Власти долгое время делали вид, что не видят этого. Тот же Букейханов сравнивает официальные данные 1903 года и свои наблюдения 1907 года. В поселке Степановский нарезано 64 доли. По официальной статистике занята 61 доля, а по его наблюдениям – 33! В поселке Петровский из 127 долей занято 65, а по данным властей – 103. В поселке Ивановском к 1907 году жили всего 12 семей. Здесь не только дорога на Тару была дурна, но и колодцы, вырытые в «мокрые годы», пересохли. Тем не менее, по официальной статистике на конец 1907 года в поселке оказались занятыми 113 душевых долей!

Крестьяне голосовали ногами. Уходящие из поселка Петровский крестьяне продавали десятину очищенного леса за 1 рубль! Дом со службами продавался за 15–25 рублей! Букейханов так прокомментировал эти факты: «Почва в этом участке дает прекрасный кирпич и плохо родит хлеб».

Но не все были готовы бросить свои многолетние труды и уйти. Поэтому крестьяне из поселков Гриневичи, Турунгас и Боровской выбрали еще такой путь сопротивления властям – отказались платить подати. Букейханов пишет: «Старик Б., бывший солдатом на турецкой войне, – отец четырех сыновей, из которых двое отбыли солдатскую службу, двое служат ныне, – считает высшею несправедливостью то, что берут солдат и заставляют платить подати. Этот вольтерьянец тарского урмана уверен в том, что никто в урмане не платит подати. “Знаю, говорит, книгу, где написано про пособие и о хороших землях, а нас посадили в урман. Это делают министры и чиновники, царь ничего не знает об этом; если б он знал, где мы живем, то не стал бы требовать ни солдат, ни подати”».

Теперь, мы надеемся, читателю станет ясно, почему не только в Сибирь ехали переселенцы, но и из нее в обратную сторону тоже. Уезжавших назад еще с XIX века стали называть «обратниками». В 1895–1899 годах их число колебалось от 7% в Гродненской губернии до 17% в Минской. Но в целом эти показатели были такими же, как и по другим губерниям: в Сибири всем в первое время было несладко. Обратное движение выходцев из Белоруссии не превышало уровня обратничества переселенцев из других европейских губерний России. В отзывах переселенцев, собранных при регистрации в Челябинске, среди главных причин возвращения домой названы неподходящие для ведения хозяйства природные условия, которые у выходцев из Белоруссии, тяготевших к лесистой местности, встречались довольно часто. Большую роль в обратничестве играла плохая осведомленность, отсутствие необходимых средств и разрешения на переселение, когда желавшие переселиться отправлялись в Сибирь самовольно и лишались правительственной помощи.

Основной миграционный поток из Белоруссии в Сибирь пришелся на время, когда удобных для заселения участков было уже мало. Земли теперь нарезали переселенцам в подтаежной и урманной местности. В 1900–1904 годах уже больше 65% участков, готовых к заселению, приходились на тайгу. Из данных обследования 1903–1904 годов выяснилось, что только 1% переселенцев, прибывших в Тобольскую губернию до 1897 года, отправлялись в таежную зону. А вот из тех, кто приехал в Сибирь в 1903 году, в тайге должны были обосноваться уже 67%!

И все же уехали не все. Упорные и привычные к труду белорусы остались там, где такими трудами поднимали свои хозяйства. Правда, известно и то, что численность переселенческих поселков росла медленно и оставалась к 1926 году, когда была проведена перепись населения СССР, относительно небольшой. В материалах переписи 1926 года указано значительное число хуторов, основанных белорусскими переселенцами в 1910–1913 годах. Их только в Тарском уезде насчитывалось 165, причем 151 из них был расположен в таежных волостях правобережья Иртыша.

Отдаленность от районных центров, большие расстояния между поселениями и незначительная их численность привели к исчезновению почти всех таежных поселков еще в 1950–1970-е годы. Местные жители переезжали не только в рядом расположенные села, но и в другие районы к родственникам и детям. В более удобных для проживания местах Омской области, таких, как село Поречье и деревня Алексеевка Муромцевского района, село Нагорно-Ивановское Тарского района, деревня Соловьевка Седельниковкого района, белорусское население сохранялось дольше. Но все эти поселения выросли из переселенческих поселков рубежа XIX–XX веков, они также расположены в отдалении от районных центров, к ним ведут только местные, не очень хорошие дороги. Поэтому и здесь довольно велика миграция населения, число жителей в этих населенных пунктах начиная с 1990-х годах резко сократилась.

© М.Л. Бережнова, 2007