Е.А. Болотова

Бийск, педагогический университет

К ВОПРОСУ О СЕКСУАЛЬНОЙ ЖИЗНИ
В ТРАДИЦИОННЫХ ПРЕДСТАВЛЕНИЯХ РУССКИХ СЕЛЯН АЛТАЯ

Отношение к сексу перекликается с восприятием любви и тела человека. В традиционной культуре русского населения Алтая в конце ХІХ – первой трети ХХ вв. половое поведение регулировалось нормами брака с основной целью деторождения. Весь кодекс поведения девушки был подчинен одной цели: обеспечить счастливую семейную жизнь. Для этого требовалась хорошая репутация девушки в деревенском обществе. Малейшее отступление от «хороших манер» давало повод для замечаний (Кабакова Г.И., 2001. – С. 145). Нормы поведения молодежи различных этнокультурных групп имели отличия. Кержаки считали недопустимым посещение девушкой гуляний совместно с парнями. Вспоминает Ф.Д. Стрельцова из с. Солонешное: «Сестра ходила на полянку – родители ругались. Я сидела дома» (МЭЭ БПГУ, 2000). Скромность и стыдливость в отношениях с мужчиной являлись идеалом поведения девушки. «Те года-то чё, она не знает как с парнем-то обращаться. Им на свадьбе горько, он её целовать, а она стыдится, закрывается» (МЭЭ БПГУ, 1999, Красногорский район). Подобная изоляция незамужних девиц от контактов с мужчинами до замужества напоминает систему теремного воспитания ХVІ–XVII вв. Н.Л. Пушкарева считает, что староверам свойственна сексофобия, в чем-то повторяющая общеправославную концепцию в этом вопросе (Пушкарева Н.Л., 1995. – С. 58). Именно в их культуре более всего воплотилось представление, что «любовь телесная есть нечистая и ненавистная Богу», ибо сам «Бог любы есть» и плотская любовь не должна отвлекать человека от главной идеи о спасении.

Общение молодежи остальных этнокультурных групп нельзя назвать асексуальными, даже других групп старообрядцев. К совместным гуляньям девушек и парней относились довольно лояльно. «Мать строга была, за девчонками следила, чтоб не “бегали куда попало”»,– рассказывала Д.Д. Михалева (МЭЭ БПГУ, 2000, Петропавловский район). Г.Д. Гребенщиков описал «вечерку» убинских казаков: «Девушки при танцах просто садятся к ним на колени, а при припевах и играх охотно целуют их, стараясь при этом не улыбаться, чтобы не сказали чего дурного» (Гребенщиков Г.Д., 1912. – С. 7). Во время катания с гор на Масленицу и на Пасху парень также целовал девушку (МЭЭ БПГУ, 1999, 2000, 2002, Красногорский, Петропавловский, Солонешенский, Алтайский, Целинный районы). Слишком несговорчивую девицу молодые люди могли и наказать: «Если девку на рождество сватали, а она замуж не вышла (отказала), её кладут (на сани) и за руки тянут (парни), на ей катаются» (МЭЭ БПГУ, 2000, Солонешенский район). Таким образом, существовало представление о правильном поведении девушки в общении с парнем. Как видим, эти нормы предписывали ей пассивное поведение, проявление кротости. Не слишком любезное обращение с молодым человеком со стороны девушки осуждалось.

Вопрос о вольности поведения молодежи на гуляниях в современной науке открыт. Но совершенно определенно, что поведение регулировалось общественным мнением, соответственно тем традициям, которые существовали в данной этнокультурной группе. Даже у поляцкой молодежи отличавшейся большей «вольностью» из всех русских Алтая имелись ограничения. М. Швецова отметила: «Отношения между парнями и девушками свободные, но собственно разврата между поляками я не наблюдала; парень, выбрав себе подругу, довольствуется уже ею одною и с другими не заигрывает; тоже следует сказать и о девушках, хотя встречаются и исключения» (Швецова М., 1899. – С. 57).

Какими бы фривольными не были отношения девушки с парнем, она должна была сохранить свою «честь» до свадьбы. Демонстрации «честности» невесты уделялось большое внимание в свадебном обряде, т.к. несоблюдение невинности до ритуально предписанного момента (брачной ночи) было вызовом всему обществу, ведь точное соблюдение ритуального сценария жизни являлось гарантией благополучия социума (Байбурин А.К., 1983. – С. 72).

Остатки древнего понятия, что девушка ни в коем случае не должна поступать девственной в обладание мужа были встречены нами в рассказах информаторов о кержацкой семье, где отец сам лишал дочерей невинности перед свадьбой (МЭЭ БПГУ, 2000, Алтайский район). По мнению исследователей, это следствие явлений, свойственных гетеризму (когда-то исключительное обладание женщиной узаконивалось и временным предварительным признанием на нее прав коммунальных) (Миненко Н.А., 1979. – С. 238–239; Семенов А.К., 1974. – С. 47–55). Позднее это понятие вступило в противоречие с требованием целомудрия невесты. Выход нашли в символическом приношении девушкой своей девственности в жертву божеству. Поэтому невесте дважды приходилось прощаться с «девьей волей» – косой: сначала – накануне символического, а затем – действительного вступления в брак.

У кержаков Красногорского района невесту водили в баню в доме жениха «каменку оседлывать» (МЭЭ БПГУ, 1999). Если сопоставить этот обряд с «баней невесты» в доме родителей, то можно предположить, что девственность невесты расценивалась как коллективная «собственность» вначале семьи ее родителей, а затем семьи жениха. Приготовление брачной постели невестой, ее матерью или крестной символизировало акт передачи девственности невесты роду жениха родом невесты.

 Демонстрация добрачной невинности невесты осуществлялось различными средствами у старожилов и переселенцев Алтая. Кержаки, воронежские и вятские переселенцы выносили рубаху или простынь. «Поляки», «австрийцы», «сибиряки», казаки и остальные группы «российских» повязывали красные бантики, били посуду (МЭЭ БПГУ, ПМА). Это был более поздний вариант по сравнению с предыдущим, и более символический. Он говорит о более лояльном отношении к потере невинности девушкой до свадьбы. Если невеста была «нечестная», но с женихом был заключен договор, то это умалчивалось.

Для первой брачной ночи часто выбирали место за пределами дома: сени, сеновал, сарай и т.д. (МЭЭ БПГУ, 1999, 2000). Видимо таинство первой брачной ночи считалось нечистым. Эти помещения без очага, не имеют икон и других культурных символов. И вместе с тем они находятся в пределах освоенной территории, т.е. здесь прослеживается восприятие сексуального контакта как «природного» акта, а не «культурного».

Практически все представители этих групп отмечают, что «лучше один мужик, греху меньше» (ПМА, 2003, Бийский район, МЭЭ БПГУ). Брак создавал рамки, в которых преимущественно протекала половая жизнь поведение и рождались дети (Зверев В.А., 1998. – С. 72). Поэтому к внебрачным связям крестьяне относились резко отрицательно. Муж обладал, что называется, сексуальной собственностью на тело жены (Коллинз Р., 2000. – С. 117), ее нарушение считалось преступлением и наказывалось по нормам обычного права. Церковная дидактическая литература начиная с ХII в. разграничивала понятия блуд (добрачный секс, различные дивианты в общепринятой сексуальной организации) и прелюбодеяние (супружеская измена, нарушение «седьмой заповеди», адюльтер) (Пушкарева Н.Л., 1998. –С. 94). Население алтайских деревень говорит «гулять от жены» и «гулять от мужа» (МЭЭ БПГУ). В отношении же девушки вступившей в добрачную связь сибиряки говорили «ватланная» (подразумевая, «использованная»). Эта терминология свидетельствует о восприятии половой жизни вне брака как разгульного, неподобающего образа жизни. К изменам мужа относились гораздо проще, чем к изменам жены. Гулящую женщину в деревне презирали, на похождения мужчины часто не обращали внимания. Над женщиной смеялись, обзывали, особенно, если незамужняя с женатым «связалась». От жен, живущих с неверными мужьями, церковный закон ожидал покорности судьбе, призывая морально пострадавших женщин «держать» мужей при себе и не пускать их к удачливым соперницам. Узнавший же об измене жены муж должен был непременно наказать ее, иначе сам становился пособником прелюбодеяния (Пушкарева Н.Л., 1998. – С. 99).

Самыми строгими наказаниями за прелюбодеяние были у старожилов. Муж мог не просто побить жену, а забить ее до смерти (МЭЭ БПГУ). Г.Д. Гребенщиков приводил в пример суровости нравов семью старожила А.П. Фирсова из д. Выдриха: «Когда одна из его снох пала жертвой соблазна в отсутствие своего мужа, бывшего в солдатах, то должна была искупить свой грех тем, что наложила на себя руки» (Гребенщиков Г.Д. 1912. – С. 24). В случае измены жены, если муж ничего с ней сделать не мог, вмешаться могла община, женщину вызывали на «сходку». Это характерно для старожилов, особенно старообрядцев (МЭЭ БПГУ, 1999, 2000). Молодежная общественность также могла наказать нарушителей «морального кодекса поведения»: «На голове подол завязывали, к кресту на кладбище привязывали» (ПМА, 2003, Бийский район). В Западной Сибири и на Алтае народная мораль в отношении внебрачных связей была более жесткой, чем в Европейской России (Миненко Н.А., 1979. – С. 133). Несмотря на это, о фактах супружеской измены информаторы говорят как о вполне реальных, хотя и редких вещах, считая, что с приходом советской власти их стало больше. Аргументируя тем, что раньше «греха боялись», супруги постоянно находились в зоне внимания друг друга (ПМА, 2003, Бийский район). Хотя эти высказывания опровергают полевые материалы, которые свидетельствуют о существовании адюльтера внутри патриархального большесемейного коллектива. «Свекр на сноху залазил, от него ребятишек приносила, от деверя» (МЭЭ БПГУ, 2000, Солонешенский район).

Старожилы и переселенцы Алтая в конце ХIХ – первой трети ХХ вв. воспринимали сексуальные отношения как необходимое для деторождения явление, которое в силу своей «природности» должно быть «культурно» прописано в нормах брака. Православная «сексофобия» отразилась в большей степени на традициях кержаков и поморцев. Соблюдение установленных традицией рамок сексуального поведения от женщины требовалось в большей степени, чем от мужчины. Это соответствовало православной концепции в целом.

Литература:

Байбурин А.К. Ритуал в традиционной культуре (Структурно-симантический анализ восточнославянских обрядов). – Л., 1983.

Гребенщиков Г.Д. Река Ульба и ульбинские люди (литературно-этнографический очерк). // Алтайский сборник. – Барнаул, 1912.

Зверев В.А. Региональные условия воспроизводства крестьянских поколений в Сибири. – Новосибирск, 1998.

Кабакова Г.И. Антропология женского тела в славянской традиции. – М., 2001.

Коллинз Р. Введение в неочевидную социологию // Антология гендерных исследований. – Минск, 2000. – С. 114–141.

Миненко Н.А. Русская крестьянская семья в Западной Сибири. XVIII – первая половина XIX вв. – Новосибирск, 1979.

Пушкарева Н.Л. Интимная жизнь русских женщин в Х–ХV вв. // Этнографическое обозрение. – 1998. – № 1. – С. 93–103.

Пушкарева Н.Л. Семья, женщина, сексуальная этика в православии и католицизме: перспективы сравнительного подхода // Этнографическое обозрение. – 1995. – № 3. – С. 55–69.

Семенов Ю.И. Происхождение брака и семьи. – М., 1974.

Швецова М. «Поляки» Змеиногорского округа // Записки ЗСО РГО. – 1899. – С. 1–76.

Опубликовано:  Культурология традиционных сообществ: Материалы II Всерос. науч. конф. молодых ученых. – Омск, 2007. – С. 52–56.